Неразумная обезьяна - [53]

В Европе уже шла Вторая мировая война, когда Лысенко с благословения Сталина приступил к чистке ученых, выступивших против его великих замыслов. Его учитель и наставник Вавилов был по надуманному обвинению арестован и приговорен к смертной казни, которую затем заменили на тюремное заключение. В 1943 году он умер в тюрьме от голода. В 1941 году нацистская Германия напала на Россию, и начавшаяся кровопролитная война на время заморозила крестовый поход Лысенко против науки. В 1945 году Советский Союз вышел из войны победителем, заплатив при этом страшную цену в 27 миллионов жизней. Несмотря на то, что Лысенко сохранил свое немалое влияние в партии, некоторые ученые нашли, однако, в себе мужество выступить с критикой его диктатуры. Проведенные исследования показали, что результаты его опытов были либо ошибочными, либо прямо сфальсифицированными. Опасаясь за свое положение, Лысенко обратился за поддержкой к Сталину, пообещав увеличить урожайность пшеницы в десять раз. Невзирая на массу данных о том, что это попросту невозможно, Сталин поддался величию дутого пролетарского гения и направил на поддержку Лысенко всю мощь советской государственно-политической машины.

Почувствовав себя совершенно неуязвимым, Лысенко в 1948 году объявил генетику “фашистской наукой” и “буржуазным извращением”. Политбюро ЦК ВКП (б) объявило о запрете генетики как научной дисциплины на всей территории СССР; отныне единственной “политически верной теорией” стала лысенковщина. Партийное постановление редактировали лично Лысенко и Сталин. Все генетические исследования были запрещены, а дискуссии по этому поводу объявлены вне закона. По всему СССР биологов и генетиков увольняли со службы, а их работа подвергалась публичному осуждению. Около трех тысяч ученых были арестованы, казнены либо отправлены в ГУЛАГ или тюрьмы. Настоящих генетиков, биологов и врачей заменили некомпетентные лизоблюды, верные Лысенко. И, что еще хуже, безграмотная сельскохозяйственная политика Лысенко обрекла страну на вспышки голода[34].

Железная неумолимость, с какой все эти меры проводились в жизнь, полностью парализовала научный дискурс. Сталин умер в 1953 году, но пришедший ему на смену Никита Хрущев тоже лично симпатизировал Лысенко. И только после смещения Хрущева в 1964 году научный истеблишмент России смог наконец взять реванш и перейти в наступление. На общем собрании Академии Наук СССР физик-ядерщик[35] Андрей Сахаров обвинил Лысенко в “постыдном отставании советской биологии, авантюризме, диффамации, увольнении, арестах и смерти многих истинных ученых”. Одновременно с этими эмоциональными обвинениями стали появляться доказательства того, что Лысенко и его соучастники фальсифицировали и подтасовывали данные.

Без политической поддержки могущественных властителей карточный домик лысенковщины тотчас рухнул, не выдержав натиска подлинно научного анализа. Удушающему влиянию Лысенко на советскую науку был положен конец. Государственная пресса, которая прежде превозносила гений Лысенко, теперь на все лады проклинала его. Лысенко был уволен со всех постов, отправлен в отставку и умер в безвестности в 1974 году. Культ его личности резко затормозил развитие генетики, биологии и медицины в Советском Союзе, а мирная кончина вопиющим образом контрастировала с мученической гибелью ученых, уничтожение которых он санкционировал ради воплощения своих безумных и преступных идей. Дело Лысенко было, по словам ученого Джеффри Била, “самой необычной, трагической и в определенном смысле абсурдной научной битвой в истории”.

Но судьба Лысенко – это нечто большее, чем история гордыни одного человека; она многое говорит нам о человеческих свойствах в целом. Сущностная причина преклонения перед делами Лысенко заключается в том, что они были созвучны идеологическим установкам. Это преклонение несет на себе все характерные черты издавна присущей человеку ошибки, известной как подтверждение предвзятости, когда вместо критической оценки имеющихся данных их целенаправленно интерпретируют так, чтобы подтвердить уже утвердившиеся убеждения. Это направляемая эмоциями и внутренне пристрастная форма принятия решений. Она требует невероятно строгого стандарта проверки всех данных, противоречащих исходной вере, но некритично принимает даже шаткие свидетельства в пользу идей, согласующихся с идеологической потребностью. Вместо того чтобы рационально оценить все данные, которые могут подтвердить или опровергнуть убеждение, мотивированное мышление использует предвзятость и отбирает те доказательства, которые подкрепляют то, во что мы и так верим, отбрасывая все, что нас расстраивает и выводит из равновесия.

Мотивированное мышление тесно связано с предвзятостью подтверждения, то есть с нашей склонностью искать, запоминать и встраивать информацию способом, который согласует ее с нашими убеждениями и с нашим мировоззрением, сводя при этом к минимуму противоречащую им информацию. Идея о том, что в нашем сознании присутствует некий внутренний привратник, фильтрующий информацию, отнюдь не нова; за четыре века до рождества Христова греческий историк Фукидид заметил: “Человечеству в высшей мере свойственно уповать на беззаботную надежду, к которой оно стремится, и использовать самодержавный разум для того, чтобы отбросить в сторону то, что его не привлекает”. Это наблюдение было подтверждено многими психологами в двадцатом веке, когда они начали формально исследовать нашу масштабную способность баюкать себя удобными фикциями. За приверженность ложным, пускай и удобным, ценностям нам приходится платить высокую цену, так зачем же и почему мы это делаем?