Неразумная обезьяна - [30]

Вы можете спросить, зачем я рассказываю сейчас эту историю. Ответ будет двояким: во-первых, она хорошо известна и есть некоторые свидетельства о том, что Земмельвейс – во всяком случае иногда – действительно выступал против авторитетов. Во-вторых, и это даже важнее, нюансы и подробности случая Земмельвейса отлично иллюстрируют еще более опасный и живучий порок мышления и суждения. Главная ошибка Земмельвейса заключалась в том, что он приписал всю сложность и многогранность заболеваний одной-единственной причине. Упорное стремление видеть все через упрощающую линзу сделало многие его выводы ложными. История Земмельвейса беспощадно демонстрирует еще одну частую и вредную погрешность: заблуждение единственной причины, или ошибку редукции.

Желание найти универсальную причину для множества явлений вполне закономерно. В нас от природы заложено стремление к простым объяснениям, простым историям, в которых причина и следствие четко очерчены и понятны. Однако в сложных переплетениях реальности такое положение дел является скорее исключением, чем правилом. Возможно, именно благодаря нашей жажде всеобъемлющих, легко воспринимаемых объяснений столь привлекательна для нас ошибка единственной причины, хотя, как правило, такие суждения либо абсолютно ошибочны, либо настолько упрощают действительность, что становятся абсолютно бесполезными. Тем не менее наше стремление отыскивать смысл в белом шуме означает, что мы всегда будем прибегать к подобным суждениям, невзирая на их полную пустоту и бессодержательность. Эта ошибка давно набила оскомину в политическом и информационном дискурсе, когда идеологически запрограммированные властители дум предлагают простые объяснения и решения для сложных явлений, якобы не понимая того, что зачастую сложившееся положение дел имеет множество конкурирующих причин и усугубляющих факторов. Ошибка редукции может стать проводником самых вредоносных социальных и политических измышлений, цена которых временами становится устрашающей.

В 1918 году, на исходе Первой мировой войны, высший эшелон германской армии – Главное командование сухопутных войск (Oberste Heeresleitung, OHL) – получил де-факто диктаторские полномочия. К концу весеннего наступления на Западном фронте командованию германской армии стало ясно, что война практически проиграна. Видя неизбежность поражения, OHL быстро передало номинальную власть усеченному парламенту. В условиях гражданского правления начались переговоры о перемирии, которые и положили конец войне. Однако ноябрьское перемирие 1918 года вызвало невероятное замешательство в среде националистического правого крыла германского истеблишмента; как могло случиться полное уничтожение могучей имперской военной машины? Смятение еще более усугубляли унизительные условия Версальского мира, по которым вся вина за развязывание войны была возложена на Германию.

Поражение немецких армии и военно-морского флота, бывших гордостью страны, и непомерная финансовая цена проигранной войны были восприняты военными как неслыханное унижение. Многие армейские руководители просто отказывались признавать множество разнообразных причин, приведших Германию к военному поражению. Из пепла уязвленной национальной гордости и сложных реальностей кровопролитной войны родился страшный миф: поражение Германии наверняка стало результатом подрывной деятельности предателей, окопавшихся в тылу; эти предатели давно вынашивали заговор, имевший целью разрушить Германию изнутри. И многие люди искренне поверили в этот миф, в том числе даже те, кто должен был лучше других знать истинное положение вещей. Одним из них оказался генерал Эрих Людендорф[20]. Обедая в 1919 году с британским генералом, сэром Нилом Малкольмом, Людендорф, утратив сдержанность, горячо и сбивчиво высказался о причинах, по которым за год до этого германская армия была принуждена к миру и фактически уничтожена. Неистово пытаясь самооправдаться, Людендорф постоянно возвращался к старой песне о том, что военных предал тыл. Историк Джон Уиллер-Беннетт так описывает разговор двух генералов:

Малкольм спросил его: “Вы хотите сказать, генерал, что вас ударили в спину?” Глаза Людендорфа загорелись, и он вцепился в эту фразу, как собака в сахарную кость. “Ударили в спину? – повторил он. – Да, именно так; нас ударили в спину”. Так родилась легенда, которая с тех пор окончательно никогда не умирала.

Поддавшись логике этого ошибочного откровения, Людендорф превратился в ведущего проповедника теории Dolchstosslegende, мифа об ударе в спину. Эта удобная выдумка позволяла возложить вину на коварных тайных вредителей и была с готовностью подхвачена многими представителями немецкого общества. Личности этих “подлых мерзавцев” варьировали в зависимости от пристрастий и предрассудков верующих: большевики, коммунисты, пацифисты, профсоюзные деятели, республиканцы, евреи, а иногда и все они вместе взятые. Эти сказки звучали сладкой музыкой для ультранационалистов, вторя символизму оперы Рихарда Вагнера “Гибель богов”, в которой Хаген поражает Зигфрида копьем в незащищенную спину. Первые демократические лидеры Веймарской республики, подписавшие перемирие, были заклеймены оголтелыми правыми реакционерами как “ноябрьские преступники”. Эта ярость оказалась по-настоящему глубокой и неподдельной: один из подписавших Компьенское перемирие политиков, Маттиас Эрцбергер, был в 1921 году убит членами ультранационалистической организацией “Консул”, а годом позже его судьбу разделил министр иностранных дел Веймарской республики Вальтер Ратенау.