Неразумная обезьяна - [20]

Случилось то, что очень характерно для нашей цифровой эпохи: фотография, предназначенная для горстки друзей, быстро распространилось в Сети. Не зная контекста, критически важного для понимания “оскорбительной” фотографии, всякий, кто ее видел, давал волю пылающей ярости. Стоун, сама того не желая, затронула национальный нерв. Америка, пожалуй, обожает своих военных больше, чем какая-либо другая страна; любая критика, даже мнимая, может возбудить нешуточные страсти в общенациональном масштабе. Фотография разлетелась по интернету, подняв волну возмущения по поводу неуважения к погребенным на кладбище солдатам. Из-за выдернутого из контекста снимка Стоун мгновенно стала объектом ненависти и парией. Не меньше 30 тысяч человек решили непременно ее отыскать, и, конечно, она была найдена.

Хор обличавших и оскорблявших заходился в неистовом безумии. Никто не сочувствовал Стоун: она не только потеряла работу – на нее посыпались угрозы убийства или изнасилования за ее абсолютную аморальность. Совершенно объяснимо, что Линдси впала в тяжелую депрессию; охваченная тревогой, она стала бояться выходить из дома. В стадном мозге виртуальной толпы, в его глубине, таилась никем не замеченная логическая неувязка – нечто настолько извращенное, что вся эта свора смогла легко оправдать угрозы насилием в отношении безобидной молодой женщины и упиваться ее падением, оставаясь при этом твердо убежденной в своем моральном и нравственном превосходстве: “Она лишена моральных устоев. ➔ Я нападаю на нее. ➔ Моральная правда за мной”.

Высказываясь по поводу моббинга, психолог Джоан Фриденберг пишет, что “большинство людей в толпе нападающих считают свои действия полностью оправданными кажущейся безнравственностью и развращенностью жертвы, по крайней мере до тех пор, пока их не призывают к ответу, например, в суде или в ходе журналистского расследования, когда они начинают относиться к делу с некоторой долей обдумывания”. Мнимая праведность толпы может быть оправдана только в том случае, если жертва в ее глазах предстает злодеем, достойным ненависти и уничтожения, – и, таким образом, стремление к извращенной справедливости часто принимает анималистическую форму, с полным превращением жертвы в животное в глазах толпы. Как замечает Фриденберг, “полное отсутствие ответственности делает толпу преступной”.

Выводя утвердительное заключение из отрицательных посылок[12], мучители Стоун искренне верили, что с чем большим пылом они осуждают ее мнимое преступление, тем большими праведниками становятся. Стоун, по всем нравственным меркам, не была чудовищем; она достойный человек, преданный делу помощи инвалидам. Хотя есть масса свидетельств того, что проступок Стоун был чистой случайностью, поведение улюлюкающей орды было бы столь же отвратительным, даже если бы Стоун действительно намеренно оскорбила память павших героев. Да и будь она ужаснейшим из людей, оскорблявшие ее существа все равно не стали от этого лучше. Тот, кто безнаказанно орудует вилами, не становится героем.

Возможно, очернение несчастной женщины внушало этой стае ощущение морального превосходства, но ее умозаключения были лишь ханжеской иллюзией, нанизанной на извращенную логику. Подобно всем сетевым бурям, яростный хор очень скоро забыл о человеке в эпицентре травли и нашел себе новую жертву, но для несчастных, на которых обрушилась эта поистине тотемная ненависть, ущерб может оказаться непоправимым[13].

Я бы проявил недопустимую недобросовестность, если бы не упомянул некую очевидную вещь: в то время как в основании рассмотренных нами примеров лежат логические ошибки, человеческой природе присущ еще один порок, который отвечает за неправильность суждений. Обычно мы мыслим не так, как мыслят математики и логики, а мотивация следовать шаткому мышлению часто проистекает из чего-то более глубинного, чем простое непонимание. Как мы увидим в следующих главах, чем сильнее мы привержены своим взглядам, тем с большей легкостью готовы ухвтиться даже за абсолютно неадекватные суждения, если они добавляют видимость достоверности нашему мировоззрению. На все мы сначала реагируем эмоциями и только потом ищем интеллектуальное подтверждение нашим первоначальным чувствам. Вместо того чтобы воспринимать противоречия, мы ведем себя, как разъяренные пифагорейцы, стремящиеся раздавить все, что противоречит милым их сердцу идеалам. Печальная реальность заключается в том, что мы скорее являемся существами реагирующими, чем существами рефлексирующими. Это приносит всем нам огромный вред, поэтому для того, чтобы принимать разумные решения, нам надо избавляться от порочного мышления – даже если для этого мы должны покончить с нашими красивыми теориями.

Глава 3 Non sequitur

Мы глубоко общественные животные, и мало что влияет на нас так сильно, как мнения других людей. Мы опираемся на чужой опыт, пользуемся рассказами и эпизодами из жизни как психологическими вехами, сокращающими наши блуждания в этом мире со всеми его неопределенностями. Живые рассказы и эмоционально окрашенные сообщения об истинных происшествиях влияют на принятие нами решений как на уровне сознания, так и подсознательно. Но оружие это обоюдоострое: такие живописные повествования могут сделать наглядными наши суждения, но одновременно они могут скрыть или исказить жизненно важную информацию и сделать наше суждение абсолютно ложным. Эта грань отражена в другом наименовании аргумента к случаю из жизни –