Неразделимые - [89]

Минутами ей была ясна логика искушений, она спасалась, отгадывая загадки, которые задавали своенравные причудливые голоса, до нее уже не долетали их прерывающиеся созвучия. Она обрадовалась, поймав себя на том, что для нее потеряна ценность обычного порядка вещей, что она способна безотчетно отдаться мимолетному чуду — окунуться в этот голос, хотя ее смущала его восторженность. В то же время она ненавидела его, и в этом не было противоречия — ведь он выманил ее из раковины, из безопасной тишины — в боль, теперь она боится и своего голоса и его, дорого платит, улетая мечтой в бесконечную даль, в высокое небо. Она была готова на самые интимные ноты в голосе, но не видела губ, из которых исходит его голос, а ей нужно было их видеть, во что бы то ни стало, каждое движение. Она должна отстоять все, что ей дорого, что отныне принадлежало только ей, таилось в его дыхании, прилетало из тишины. Она наслаждалась звуками этого голоса, он звенел, жег все с новой силой, не утихал, заглушал неверие и равнодушие, отдавался эхом в пустоте, возникал из воздуха, жил сам по себе, заявлял права на ее тело, пронзал уши, раскрывал глаза, уводил от повседневности, куда-то звал, переливался от самых незначительных колебаний.

Все в доме казалось ей не таким, как вчера, нашлась рукавичка Алеша, которую она считала потерянной, вечером, лежа в постели, она услышала, что ветер рвет крышу и точит край трубы. Она рассмеялась, когда, приняв к вечеру ванну, вспомнила, что утром уже купалась, но ей захотелось снова ощутить, как струится по телу вода, как вздымается, когда погружаешься в нее, как опускается с нестройным плеском, когда встаешь. По дороге на рынок она слышала голоса в магазине, в мясной, в парикмахерской, они безжизненно витали над головой, исчезали, казались иллюзорными, хотя она снова и снова убеждалась в их реальности и первозданности. Порой она была готова открыть свою тайну людям, чтобы самой себе подтвердить существование голоса, который так неожиданно открыл в ней еще одни уши, о которых она забыла или вообще не знала. Все случилось именно так, как она предполагала.

Она подошла к столу, включила утюг, руки чувствовали, как он нагревается, какое непривычное тепло, подумала она, и вдруг помертвела от страха. Она ждала его голоса, а его все не было, дверь в прихожую оставила открытой, боялась пропустить звонок. То и дело поглядывала на мужа, он лежал на диване, углубившись в газету. С каким шумом он ее переворачивает, сказала она себе, почему газеты печатают на такой шелестящей бумаге. Когда телефон зазвонил последний раз, Янеза не было дома, его вызывали в дирекцию, до сих пор не получили его последнего отчета. Она все ему передала за обедом, но он только отмахнулся, пошли они к черту, ей даже на миг стало весело, давно он не чертыхался, а потом сказала себе — ведь он только передо мной посылает их к черту. Если телефон зазвонит еще раз, это будет его голос, он уже трепещет у него в горле, уже летит к ней с террасы отеля. Что-то он запаздывает, обычно он звонит до обеда, когда уверен, что дома никого нет, кроме нее. Она вздрогнула — может быть, он заболел, мечется в жару или уехал и больше не позвонит, а значит, все это был обман, привычка к победам, — скучая в отпуске, он просто позабавился ее голосом!

Рука замерла и соскользнула с утюга, неужели он больше не позвонит, что она будет делать весь день, где найдет другие голоса, с которыми сроднится, она уже не улетит мыслью вдаль, не рассмеется над пауком, из сетей которого в кладовке удерет муха, снова придется слушать радио, что-то о племенных быках, размышлять о чем попало, жизнь всегда что-нибудь подкинет, она отдернула руку, обожглась, зазвонил телефон.

Она бросилась в прихожую, закрыла дверь, муж не должен слышать, с кем она говорит, и тут же придумала: Ольга спрашивала, есть ли у нее билет на концерт хора, поют, как соловьи, она подняла трубку.

— Это вы, товарищ Ленарт?

Резко ответила:

— Нет! Его жена.

Голос в трубке притих, секретарша директора, снова спрашивает Янеза, без конца звонит, моложе меня на десять лет, прижила ребенка, видно, еще одного захотела, она сжала губы.

— Извините, пожалуйста, что я звоню второй раз. Я думала, товарищ Ленарт дома. Мне поручили напомнить, что позавчерашний отчет еще не получен.

Она ответила разочарованно:

— Хорошо, я передам.

Положила трубку, застыла, конечно, что-то случилось, сказала она себе, что с ним, он уже стал частью ее покоя и привычной жизни. Но он же не обязан звонить каждый день, успокаивала она себя, я просто дура, я так жду звонка, будто все в мире для меня перестало существовать, будто голос мой отделился от тела, будто вечером я не смогу зажечь свет, не узнаю в постели мужа. Когда она сказала о звонке секретарши, он напал на нее.

— Я вообще телефон отключу! И дома покоя не дают!

Как он ловко притворился, что секретарша для него — десятое дело, подумала она, а все мысли только о ее звонке.

— Тебе придется привести вескую причину.

Он ответил:

— Я скажу им… Ну… Что у тебя больные нервы и ты выходишь из себя при любом телефонном звонке. Так рекомендовал врач.