— Ой, что ты! Тут было так весело! Юми столько всего умеет! Ты меня сюда ещё возьмёшь, правда? Нет-нет, ты пообещай, что обязательно возьмёшь! А я скучать буду! Очень! И Юми будет скучать без меня, правда, Юми?..
Бывают дети и… дети…
А бывают еще и такие вот…
Может, сказать Сиесте, что она просто не любит детей?
* * *
— Какая прелесть!
Это была игрушка. Когда-то он покупал такую Реолле. Лазерные пятнашки, рой нематериальных светлячков. Разноцветные огонёчки на световых ниточках.
Он купил её сегодня. Хотя и не хотел, потому что получалось как-то уж слишком похоже на то, о чём предупреждал Кес… демонстративно даже получалось. Не хотел, но в самый последний момент, уже сходя с орбитальной трассы, всё-таки купил. В какой-то сомнительной забегаловке для ясноглазых. Купил, успокаивая себя тем, что дарить не собирается…
А теперь был рад.
Потому что Реолла вздергивала подбородок чуть-чуть влево, и до неприличия длинные волосы свои упрямо держала двумя проборчиками, и бровью левою слегка косила. И в свете всего этого проскальзывающие в её голосе явственные нотки виноватой агрессивности значить могли только одно…
Необходимо было как-то спасать положение. А что годится для этого лучше старой доброй игрушки?
У Милки восторженно распахнулись глаза — один при этом раскрылся заметно уже другого. (Ох, Реолла, пороть тебя некому!..)
Больно…
Будем считать, что это больно за компанию. Всё-таки браслеты были самыми настоящими, чтобы по этому поводу кто ни думал. А кулачки у милой дочурки — те ещё, и нрав горячий. Мог бы и догадаться, чем кончится. Хотя бы на скаф ограничители поставить, дело-то двух минут. Не догадался. Слишком хотел, чтобы взаправду. Чтобы сами. Для того и задержался — время им давал на «подружиться», идиот. Что стоило хотя бы вчера приехать — ссадины у Юми совсем свежие… Вот и больно теперь. Именно поэтому больно.
А не потому, что пятнадцатый уровень…
Реолла презрительно задрала подбородок — ещё бы! У неё девятнадцатый, ей малышовские игрушки не интересны. Что ж, сама напросилась.
— Я думал, ты взрослая, — сказал он, переходя на элгву.
Юми глянула было вопросительно, но переспрашивать не стала. И говорить на понятном ей аурлинге не попросила. Нахмурилась только чуть и снова занялась пятнашками.
Реолла, продолжая мило улыбаться, ещё больше задрала подбородок. Начала с вызовом, тоже на элгве:
— А чё она первая!..
И замолчала, поняв, что подобный аргумент веским был бы уровня для шестого. Седьмого, максимум.
— Извини. — Сиеста свёл пальцы у подбородка жестом признания своей вины. — Ты была права, тебе здесь действительно нечего делать. И с моей стороны было чистым эгоизмом настаивать… Хорошо. Больше я тебя сюда не потащу.
— Ну и прекрасно! Можно подумать, я напрашивалась! Грязь, дикость, тоска, ни одного терми-фи на сто световых! Можно подумать — расстроюсь! Ха! Да я счастлива больше никогда не видеть твою недоразвитую…
— Олла.
Она много чего ещё хотела сказать, но укороченное имя подействовало. Засопела только возмущённо.
Странно.
На элгве трудно разобрать нюансы, но ему показалось, что злорадства в её основном посыле было гораздо меньше. И торжества тоже маловато. Зато присутствовало нечто совсем неожиданное и больше всего похожее на обиду. Впрочем, с этим дома разберёмся, а пока…
— Знаешь что, — Сказала Юми очень нейтральным тоном, по-прежнему глядя на синхронное мельтешение разноцветных огоньков, — Ты меня этому языку тоже научишь. Ладно?
Он узнал этот тон. И потому только кивнул. Смешком прикрыл неловкость, настраивая горло на тональный аурлинг и меняя тему разговора:
— Она не слишком тебя утомила? Понимаешь, она иногда бывает излишне… назойливой…
— Да нет, что ты… — Милка улыбнулась одной стороной лица. Всё равно Есте виден сейчас лишь профиль. А левая скула отношения к себе требует деликатного, ей сейчас не до улыбок. — Милый ребёнок…
Милый ребёнок стоял в дверях, смотрел нагло.
