Нераспустившийся цветок - [47]

— Привет.

— Привет, — усмехается он.

Я целую по очереди ямочки на его щеках.

— Что ты делаешь?

— Целую твои восхитительные ямочки.

Он качает головой и опускает меня.

— Не ямочки.

Я скольжу руками в задние карманы его штанов.

— Оли, ты считаешь мои веснушки, ради Бога. Я думаю, это дает мне право целовать и сходить с ума от твоих ямочек.

— Оли? — Ченс поворачивается с громадной ухмылкой. — Ты позволяешь ей называть себя Оли?

— Заткнись!

Мой взгляд мечется между ними двумя. Оливер хмурится с сердитым видом, предупреждая, в то время как Ченс притворяется невинным и улыбается, показывая при этом одну ямочку.

— Мне кто-нибудь объяснит, в чем здесь проблема? Оли — это общепринятое сокращение имени Оливер.

Ченс переводит на меня взгляд.

— Первая девушка Оливера, когда ему было… Сколько тебе было? Девять? Десять?

Оливер продолжает смотреть на него.

— Неважно, ее звали Молли. Оли и Молли, сидят на дереве[47]…

Оливер начинает сокращать расстояние между ними, сжав руки в кулаки.

Ченс поднимает руки.

— Ладно, ладно… Я отвлекаюсь, должен сказать, что дерево все еще растет на заднем дворе у наших родителей с инициалами «О+М», обведенными сердцем, которые вырезаны на коре. Моли разбила ему сердце, неделей позже, оставив его ради Томми, который был на год старше и, по ее словам, «вырос из своего мальчишеского имени и теперь назывался Томасом». В этот день Оли стал Оливером и угрожал избить любого, кто когда-либо пытался назвать его Оли снова.

— Это правда? — смеюсь я.

Оливер смотрит на меня и кивает один раз.

— По моему мнению… — высказывается Ченс, — … ты, должно быть, обладаешь какой-то магической киской, если он позволяет тебе называть его Оли.

— Заткнись. Ты такой грубый.

Мысленно, я покатываюсь со смеху, держась за живот. После прошедшей ночи, я знаю, что у обоих мальчиков Конрад в голове бродят грязные мысли. Единственное различие в том, что Оливер более утонченный, проявляя сдержанность и фильтруя свои мысли перед тем, как они достигают рта — если только он не пьян.

Ченс складывает свой кусок пиццы пополам и засовывает половину в рот.

— Так ты освободился на эти выходные? — я выбираю черную маслину со своего куска пиццы.

Они оба смотря на меня в недоумении.

— Кейп-Код? На этих выходных? Алекс и Шон пригласили нас поехать с ними?

Оливер медленно пережевывает, прищурившись.

— Я спрашивала тебя вчера в «Данкс».

Ченс давится пиццей. Оливер качает головой и закатывает глаза. Я вижу то, что не должна была услышать.

— Ты рассказал ему?

Оливер качает головой, проглатывая то, что у него во рту. Ченс хихикает, отказываясь смотреть мне в глаза.

— Ты сказал ему!

— Нет, не говорил. Я только сказал, что разлил кофе, вот и все. Я клянусь. Я не знаю, почему он ведет себя как тупоголовый, который знает что-то, чего на самом деле не знает.

Я смотрю на Ченса, он поднимает палец, проглатывая.

— Это правда. Когда он показался на работе, он сказал, что облился кофе.

Оливер распрямляет плечи и смотрит округлившимися глазами «я же тебе говорил».

— Но… он поделился со мной другой более интересной историей после четвертого пива прошлым вечером, — Ченс шевелит бровями, а я хочу умереть.

Теперь давится Оливер.

— Я… нет!

— Да-да, братец. И я подозреваю, что ты урезал эту историю, но оставим ее на следующий раз, когда будем пить пиво. Кстати, Вив, можешь брать меня на завтрак в любое время, когда захочешь, — он подмигивает.

Я не ставлю под сомнение слова Ченса, так как сама наслушалась вчера пьяной болтовни Оливера.

Оливер качает головой и хохочет.

— Почему я так огорчен, как будто сделал что-то неправильно? Неужели публичного унижения, горячего кофе на ногах и поездки в неотложную помощь не достаточно, чтобы гарантировать прощение за несколько нескромных поступков, которые я, возможно, совершил?

Хватая его за ворот футболки, я притягиваю его ближе и целую его рассечение.

— Я прощаю тебя, Оли.

— Ой, спасибо.

— Итак, то, что я пыталась сказать тебе вчера — у родителей Шона есть дом на Кейп-Код, и нас пригласили поехать с ним и Алекс туда на выходные, — я смотрю на Ченса. — Это, конечно, если твой босс отпустит тебя.

— Оливер ни о чем меня не спрашивает. От меня не зависит, поедет ли он, — Ченс бросает коробку от пиццы в мусор. — Сворачивайся, я жду тебя в машине. Спасибо за полуденный перепихон, Вив.

— Пока, Ченс, — я смотрю на Оливера, пытаясь расшифровать, что означает его безэмоциональное лицо. — Так ты поедешь на выходные?

— Не знаю. Выходные с твоими друзьями это…

— Как? Весело? Увлекательно?

— Серьезно.

— Серьезно? — я изгибаю губы в одну сторону и делаю шаг назад, прислонившись к кассе. — Ладно, но я все-таки еду.

Он кивает.

— Конечно. Это же твои друзья и ты, вероятно, весело проведешь с ними время.

— Я бы провела время еще лучше, если бы ты поехал, — я разочарована и мне больно, но я позволяю ему увидеть только мое разочарование. В какой-то момент на протяжении последних двух недель, я подумала, что мы пришли к негласному соглашению, что наши отношения серьезные — оказывается, что нет.

Он протягивает руку, я беру ее и позволяю ему притянуть меня в объятия.

— Мне нужно идти, но увидимся позже.

Поцеловав меня и улыбнувшись, он выходит за дверь. Я ругаю себя за то, что позволила себе так думать. Оливер — это все, чего я никогда не ожидала. Просить чего-то большего — как бросить милостыню в лицо. Я приму каждый взгляд, каждое прикосновение и каждый шепот, который он захочет дать мне. Проблема в том, что единственное место, где я могу их хранить — это мое сердце.