Нептуну на алтарь - [60]

— Как же она могла довериться проклятой Косенко, ведь знала, что это распутница, неизвестно от кого привела сына? — удивлялась, впервые слыша эту историю, и негодовала я. — Да еще и недосмотрела его, он, помню, стал законченным уголовником. Он хромой был, да? С конским копытцем?

— Да, именно такой, — понимающе улыбнулась Зинаида Сергеевна, — с физическими пороками развития. Но уголовником он стал, когда вырос.

— Я же говорю, что помню их, они жили как раз напротив нашей двухэтажной школы. Помните, где? — Зина Сергеевна кивнула. — Их двор насквозь просматривался из окон коридора, и на каждой переменке я наблюдала все, что там происходило. Поэтому и Зяму этого помню — толстого коротышку с кривыми ногами, ниже ее ростом. Только я думала, что он ее законный муж. И как такой тетке можно было поверить…

— Тогда многие доверяли друг другу, — вздохнула Зина. — Мы только-только вышли из большой войны, всеобщей страшной беды, которую и осилили благодаря доверию и сплоченности. И в нас еще оставалась инерция этого отношения к миру. Вот Вера и поплатилась за это.

— Интересно, у той слюнявой потаскухи хоть когда-нибудь шевельнулась совесть, что своими амурами с залетными бахурами она обрекла четырех мальчиков на голодную смерть, что по ее вине они стали круглыми сиротами? — свой вопрос я адресовала маме, слушающей нас молча.

Мама долго работала в одном коллективе с Еленой Рафаэлевной и знала ее хорошо.

— Вряд ли, — ответила мама. — Когда у самой жизнь не ладится, то трудно жалеть других.

— А от кого у нее был сын?

— Сын у нее родился во время оккупации, — мама смутилась… — От кого она его нажила, если тут были одни немцы и если она гуляла с ними, пила, куражилась… Моя бабушка, повитуха, принимала у нее роды. И как увидела, что родился неполноценный младенец, так и сказала, что это Бог ее наказал.

— Прямой так и сказала? — спросила я. — Это же нарушение всяких повитушных правил.

— Не ей сказала, а мне, — ответила мама.

— Кстати, куда они все потом подевались? Ведь она была еще не такой старой, чтобы умереть… А как-то сразу их не стало.

— Сына она назвала Давидом, Додой.

— Да-да, — вспомнила я. — Точно! Так это не кличка была?

— Так вот этот Дода, — продолжала мама, — сначала получил срок за ограбление киоска. Отсидел недолго, вышел. А потом ограбил нашу сельповскую кассу. За это получил чуть больший срок и из тюрьмы не вышел, убили его уголовники. Елена Патрикеевна, как мы ее называли, — мама улыбнулась, смущаясь, что и в их кругу пользовались кличками, — хоронила его не здесь, а у себя на родине, в Тернополе. Скоро и сама туда уехала жить. Ты уже к тому времени школу окончила и уехала из села.

— Ясно, — произнесла я.

— Я тоже думаю, что Елена Рафаэлевна ничуть не жалела Веру. Ведь теперь-то понятно, что недостачу ей она сама подстроила, — грустно покачала головой наша гостья. — А мальчиков, слава Богу, мы с мамой сохранили. Да и семья Артемовых помогала. Возвратилась Вера в 1952 году. Юра тогда только-только отгулял второй отпуск и поехал служить дальше, — продолжала Зина. — Так вот о том, как он знакомил Нину с нами.

— Да, именно, а то мы уклонились.

Зинаида Сергеевна кивнула головой.

— Пока Веры не было дома, стены ее хаты отсырели, мыши понаделали там дыр, крыша прогнила. Юра, приезжая в отпуск, старался что-то ремонтировать, но, бывало, все деньги истратит, а работы не видно. Так и получилось, что в 1953 году, когда приводил Нину на смотрины, он и сам с Верой впервые увиделся после ее возвращения. Куда же было вести невесту, когда в родительской хате еще углы не обогрелись?

— Моряки в те годы получали большие деньги. Юра не помогал маме восстановить хату? — спрашиваю.

— Помогал, конечно. Он же еще дважды приезжал — в 1954-м году и в 1955-м. И деньги высылал круглогодично. Что вы, если бы не он, Вера не сохранила бы свое жилье. А так благодаря Юре хата позже пригодилась дедушке и бабушке Артемовым — они приехали сюда и доживали в ней век. Все говорили, что сын выстроил, а внук сохранил им пристанище на старость.

Юра готовил родительский дом для себя с Ниной, может, думал, что придется в нем жить. В последний приезд закончил капитальный ремонт, начатый еще в 1953 году, когда мама возвратилась домой. Своими руками все делал. Внешние стены обложил кирпичом, чтобы не морочиться с мазкой, сменил оконные рамы, сделал новую входную дверь, обновил кровлю, обнес усадьбу штакетником и все покрасил. На то время это был дорогой ремонт.

— А на это — еще дороже, — сказала напоследок Зинаида Сергеевна.

Слушая ее рассказ, я думала, как тяжело складывалась жизнь этих двух людей: матери, которая не благословила сына на счастливую военную службу и укорялась, что потеряла его, а потом и сама пошла следом; и сына, который, оставшись круглым сиротой в шестнадцать лет, своим разумением тянулся к знаниям, к честной работе, но был раздавлен тотальным бездушием, предательством и проглочен пучиной моря.

Какое трагическое переплетение судеб…

* * *

Зинаида Сергеевна неохотно говорит о своем детстве. Но я хотела знать, в какой атмосфере рос и формировался Юра, чем питалась его душа, поэтому попросила поделиться воспоминаниями.