Непристойное предложение - [25]

Ну, принимать другое решение сейчас в любом случае было поздно. «Кто сказал „а“ должен сказать и „б“» — любила повторять моя приемная мать.

Несмотря на то что я всеми силами старалась оттянуть наступление вечера и прощание со Штефаном, вечер наступил очень быстро. Ровно в семнадцать часов Эвелин и Оливер подъехали на двух машинах: на «Z4» и на второй старенькой машинке, почти раритетном «ситроене». Эта старая развалина шумела, как несколько мусоровозов. Когда я увидела багаж Эвелин, то поняла, почему навороченный «Z4» выступал сегодня лишь в качестве эскорта. В него определенно не смог бы поместиться здоровенный шестисекционный чемодан, а вдобавок еще огромная косметичка, размеры которой позволяли предположить, что в нее упаковано по меньшей мере постельное белье Эвелин. Я и представить себе не могла, что Эвелин относится к числу путешественников, которых обычно называют «Никуда-не-еду-без-моего-торшера».

Пока Оливер и Штефан выгружали ее вещи и носили в дом, Эвелин стояла рядом с машиной и с кислой миной осматривала руины, в которых ей предстояло поселиться.

— Каждый раз здесь становится все ужаснее, — произнесла она.

— Снаружи еще ничего, — ответила я.

Приехав сюда, я первым делом насажала по всему периметру здания дикие вьюны, чтобы хоть как-то приукрасить фасад. Эти растения замечательны тем, что большую часть года зелены и разрастаются очень быстро. Конечно, зимой они выглядят не очень эстетично, но сейчас на дворе был май. И Эвелин вряд ли могла себе представить, что на самом деле с домом все обстоит намного хуже.

— Один вид входной двери вызывает прыщи, — сказала она.

Я грустно посмотрела на ее безупречную кожу. И заметила в нескольких местах следы грима. Это было что-то новое. Но может быть, и у меня постоянно вскакивали прыщики на лице, потому что я часто смотрела на эту дверь. Вид у нее был действительно удручающий: невообразимая комбинация стекла и дерева, с налетом семидесятилетней старины и массой следов, начиная с отверстий для висевшего когда-то здесь почтового ящика и кончая царапинами от кошачьих когтей.

— А от ступенек у меня скоро случится расстройство пищеварения, — весьма неучтиво продолжала Эвелин. — Я не знала, что здесь та же проблема цвета, что и на вилле у Фрица.

К сожалению, это имело место быть: зеленый, коричневый, желтый, голубой. Лестница, ведущая в дом, чем-то напоминала церковную лестницу. Причем не в самой обустроенной и ухоженной церкви.

— Но с другой стороны, — сказала Эвелин, — за миллион евро можно вытерпеть и не такое, правда?

— Это верно, — облегченно вздохнула я.

Если бы Эвелин со своим неповторимым выражением лица начала сейчас рассуждать о внутреннем убранстве нашего дома, я отказалась бы от этого пари немедленно. К счастью, она и в самом деле не забыла прихватить свой торшер — вероятно, для того, чтобы привнести в убогость своего нового места обитания какое-то обновление.

Когда Штефан и Оливер занесли в дом последние вещи, Эвелин взяла еще что-то с пассажирского сиденья «Z4». Вещь издали напомнила мне плюшевого зайца с длинными ушами и лапами. Интересно, она еще относилась и к числу дамочек, которые «никогда-не-путешествуют-без-своих-любимых-постельных-плюшевых-игрушек»? Но прежде чем я успела спросить ее, а по возрасту ли таскать у себя на груди вещь, пригодную скорее всего для трехлетней девочки, рядом с воротами резко, так что завизжали тормоза, остановился «мерседес» нашего свекра.

— Старые заговорщики, — тихо, но зло произнес Оливер, когда одновременно открылись все четыре двери машины.

Картина чем-то очень напоминала фильм про мафию. Четыре пожилых господина в черных строгих костюмах выходят из черного «мерседеса». Недоставало только черных очков и оттопыренных карманов, в которых лежат пистолеты.

Если бы обстоятельства происходившего не были столь серьезны, картина выглядела бы весьма комично.

— Мы подумали, что, проезжая мимо, следовало бы заглянуть к вам и посмотреть, как выполняются условия договора, — произнес Фриц, пребывая, судя по всему, в прекрасном расположении духа. — Мои друзья…

— Директор банка в отставке Гернод Шерер, — представился один из господ с загорелой лысиной и пожал нам всем руки.

Я его уже знала — по работе. Он заказывал у меня оформление цветочных ящиков для своего балкона. Уж не был ли это тот самый директор банка, который в свое время начинал строительство виллы нашего Фрица?

— Хуберт Рюккерт, бывший ректор гимназии Иоганна Гуттенберга, — произнес маленький сморщенный человечек с огромными ушами и тихим елейным, как у пастора, голосом.

Я где-то читала, что уши и нос продолжают расти до самой нашей смерти. Значит, чем старше, тем больше. Если это верно, этому господину должно было быть по меньшей мере лет сто пятьдесят. Но глаза его смотрели из-под густых седых бровей очень ясно и совсем не по-старчески остро.

Мы чувствовали себя очень неприятно, стоя лицом к лицу с главными изобретателями авантюры, в которой нам предстояло принять участие.

Мне вообще в какой-то момент стало противно. Во что же мы вляпались?

— А это добрый старина доктор Бернер, — сказал Фриц и указал на атлетически сложенного, стройного доктора, сохранившего, как и сам Фриц, свою шевелюру в целости и, вероятно, пробегавшего каждый год одну или две марафонские дистанции.