Непримкнувший. Воспоминания - [9]

Молотову вообще были не присущи черты всякого ячества, самолюбования, которые, допустим, у того же Вышинского носили характер патологического «нарциссизма», а у Хрущева раздулись до таких размеров, что вызывали всеобщие издевки.

Молотов всегда был уравновешен, невозмутим, немногословен и никогда и ни в чем не старался выпятить себя на первый план. Выдержка Молотова, даже в самых драматических ситуациях, носила какой-то сверхчеловеческий характер.

Поражало и феноменальное трудолюбие Молотова. Занимая архиответственные посты в партии и правительстве, Молотов не гнушался самой черновой работы.

Мне несколько раз приходилось по поручению Президиума ЦК вместе с Молотовым готовить дипломатические документы или редакционные статьи по международным вопросам для «Правды». В свои 65–67 лет Молотов, если нужно, мог сидеть и работать над документом целый день и всю ночь напролет. Все он делал очень скрупулезно.

Престиж Молотова в партии и в народе, особенно после победы во Второй мировой войне, был очень высок, и казалось, что теперь у смертного одра Сталина именно Молотов максимально активизируется и станет центром формирования руководящего ядра партии. Но этого не произошло.

Молотов сохранял свое каменное спокойствие и невозмутимость. Он, как и другие члены Президиума ЦК, нес свою очередную вахту у постели умирающего, занимался в полную меру сил текущими делами, но он не проявлял ни малейших признаков того, что он озабочен тем, что будет завтра, когда пробьет двенадцатый час Сталина.

После того как Сталин поручил сделать политический отчет ЦК на XIX съезде Г. Маленкову, казалось, что сам Маленков может в какой-то форме выразить свои претензии на главенствующую роль в партии. Но Маленков был достаточно опытен, чтобы проявить такую неосторожность. Он, как и все другие, прекрасно знал, как ревниво оберегает Сталин свою абсолютную монополию первой роли. Поэтому он смертельно опасался дать Сталину хоть малейший повод заподозрить его в претензии посягнуть на эту монополию. Это могло стоить ему головы.

В последний период крупнейшие государственные вопросы застревали у Сталина и не решались; и никто не осмеливался в прямой форме предложить Сталину собрать заседание Президиума ЦК для рассмотрения этих вопросов. Это могло вызвать подозрения у Сталина. Поэтому ждали какого-нибудь счастливого случая, чтобы как-то без риска напомнить Сталину, что такие-то крупнейшие вопросы требуют его немедленного рассмотрения.

Г. Маленков безупречно придерживался такой линии: всячески давал понять Сталину и всем другим, что инициатива постановки и решения любого вопроса может принадлежать только Сталину и никому больше.

Кроме того, Г. Маленков по своей натуре был лишен всяких диктаторских черт, и у меня сложилось впечатление, что он не был честолюбивым человеком. Он был мягок, податлив всяким влияниям и всегда испытывал необходимость притулиться к какому-нибудь человеку с сильной волей. И он притулялся: к Сталину, к Ежову, к Берии, затем к Хрущеву. Он был идеальным и талантливым исполнителем чужой воли, и в исполнительской роли он проявлял блестящие организаторские способности, поразительную работоспособность, размах и рвение. Он не был человеком широкой инициативы или новатором. Но когда он получал какое-либо указание от Сталина, он ломал любые барьеры, мог идти на любые жертвы и затраты, чтобы выполнить это задание молниеносно, безукоризненно и доложить об этом Сталину. Поэтому в аппарате ЦК шутили, что Маленков всегда требует, чтобы всякое поручение Сталина было выполнено «вчера».

В своей преданности Сталину и убежденности в его непогрешимости он даже не ставил перед собой вопроса: будет ли от выполнения этого задания польза или вред государству?

В этом смысле Маленков был даже более правоверным, чем Молотов. В. Молотов по праву старейшего и наиболее влиятельного соратника Сталина мог позволить себе иногда в форме полувопроса, краткой реплики или подходящей шутки поспорить со Сталиным, взять кого-нибудь под защиту или поставить новый вопрос. Маленков не позволял себе таких вольностей и действовал только по формуле: «сказано – сделано».

В эти напряженные дни предсмертной агонии Сталина Г. Маленков делал все необходимое, что рекомендовали ему Хрущев, Берия, Булганин, Каганович и другие для организации лечения Сталина или для решения абсолютно неотложных дел. Но делал это так, чтобы в случае выздоровления Сталина его действия могли быть истолкованы только как вполне верноподданнические. Судя по всему, он был действительно искренне привязан к Сталину.

У смертного одра Сталина, в атмосфере тягостных раздумий о будущем, неопределенности и тревоги среди членов Президиума ЦК, только, повторяю, Хрущев и Берия знали, чего они хотят.

Конечно, ни один человек в партии и стране не думал ни о Хрущеве, ни о Берии как о возможных преемниках Сталина на постах Председателя Совета Министров или Генерального секретаря ЦК. Но иного мнения держался каждый из этих двух, и всеми методами – посулами, лестью, интригами, устрашением – действовал в определенном направлении.

Безусловно, две трети из того широкого состава (36 человек) Президиума ЦК, который по предложению Сталина был избран на Пленуме ЦК после XIX съезда партии, оставались в стороне и во всех интимных, подготовительных обсуждениях участия не принимали.