Непримкнувший. Воспоминания - [88]
Мы можем и должны теперь организовать функционирование всех надстроек (от государства до философии и эстетики) на началах широчайшей всенародной демократии, истинной свободы личности социалистического общества.
В послевоенный период это стало властным велением жизни, без воплощения которого нельзя успешно двигаться вперед высокими темпами ни в каких сферах общественной жизни.
Но на поверхность выбивалось явное опасение вступить на этот путь. Мы чувствовали это в государственном строительстве и в партийной жизни. Мы чувствовали это и в сфере идеологии.
Жесткий курс в идеологических вопросах, взятый в докладах А. Жданова и в решениях ЦК по литературе, общественным наукам, репертуару драматических театров, музыки и кино, развивался и углублялся.
После лаконичного замечания Сталина, что кое-кто «пытается погасить огонь великого учения Павлова», началась кампания по разоблачению антипавловцев. Было в этой кампании много положительного. Но не обошлось, как и во многих других случаях, без перегибов.
Не могло не принести ущерба науке направление в этой связи огня критики на выдающегося ученика И.П. Павлова, крупнейшего советского физиолога, Героя Социалистического Труда А. Орбели.
В мае 1950 г. в «Правде» была опубликована статья профессора Тбилисского университета Чикобавы «О некоторых вопросах советского языкознания». Она положила начало широкой дискуссии в этой области науки, завершившейся публикацией знаменитой статьи Сталина «Относительно марксизма в языкознании».
И здесь Сталин не мог обойтись без предельной политизации этой научной проблемы и без доведения своей критики до криминальных характеристик. Он обвинил всемирно известного лингвиста и археолога академика Н.Я. Марра в аракчеевщине. Конечно, все сказанное Сталиным в его статье объявлено было сразу святая святых, классикой. «Новое учение» о языке, созданное академиком Марром, предано было анафеме, и возможность всякой дискуссии в вопросах языкознания была гильотинирована.
К сожалению, с тяжелой руки Сталина у нас часто в теоретических вопросах организационно-административный подход доминировал над идейным. Забывается та элементарная истина, что с идеями надо бороться идеями.
В художественной литературе и в драматургии в этот период всеми средствами воздействия поддерживались помпезные, лакировочные, культовые произведения и постановки, хотя они явно грешили отходом от исторической правды и невысоким художественным уровнем.
В результате Сталинские премии получали такие творения этого рода, как упомянутый «Свет над землей» С. Бабаевского, или спектакли «Рассвет над Москвой» А. Сурова, кинокартины «Кубанские казаки» И. Пырьева, «Падение Берлина» М. Чиаурели, огромное ландринно-сусальное полотно украинского художника М. Хмелько «Триумф победившей Родины» и т. д.
С другой стороны, в аполитичности и безыдейности обвинено было творчество Александра Прокофьева, новый роман В. Катаева «За власть Советов» и многое другое.
Доведение критики художественных произведений до серьезных политических обвинений имело особенно серьезное значение, когда речь шла о произведениях, создававшихся в национальных республиках.
По вопросам истории, философии, политической экономии и другим общественным наукам Сталин время от времени выступал сам, если считал, что здесь есть основания для выступления. Общеизвестно, что в таких случаях политический накал дискуссии достигал апогея и вся административная машина вводилась в действие на полную мощность.
Пример: редакция научного исторического журнала сочла необходимым обсудить в дискуссионном порядке некоторые вопросы истории германской социал-демократии до Первой мировой войны и отношение к ней русских большевиков. Появляется статья с примечанием, что она публикуется в дискуссионном порядке.
Сталин пишет письмо в редакцию журнала, в котором характеризует статью как «антипартийную» и «полутроцкистскую». Редакция журнала обвинена была в «гнилом либерализме». Автор же статьи был заклеймен следующими криминальными характеристиками: «фальсификатор», «клеветник», «мошенник», «полуменьшевик», «замаскированный троцкист», «пошляк», «перерожденец», «лгун», «антиленинский контрабандист», «троцкистский контрабандист»…
Вряд ли нужно говорить, что в последующий период все причастные к публикации этой статьи были репрессированы.
Причем эти репрессии были лишь первым кругом на поверхности озера от брошенного в воду камня. Дальше круги расходились все шире.
Упомянутое критическое письмо Сталина заканчивалось претензией к Емельяну Ярославскому, «книжки которого по истории ВКП(б), несмотря на их достоинства, содержат ряд ошибок принципиального и исторического характера» (Сталин).
В связи с этим замечанием начался второй круг реакции на брошенный камень. Весь процесс здесь можно было бы проследить на одном примере.
Среди авторов капитального курса «Истории ВКП(б)», подготовленного под руководством Е. Ярославского, был и Николай Эльвов. Как рассказала об этом в своих мемуарах журналистка Евгения Гинзбург (мать писателя Василия Аксенова), после выступления Сталина Н. Эльвов, как и многие другие литераторы и пропагандисты, был выдворен из Москвы в Казань. Здесь он, как соавтор курса Е. Ярославского, в 1937 г. был арестован уже в качестве «врага народа». Затем были арестованы те, кто общался с ним в Москве и в Казани. Затем аресты перекинулись на тех, кто общался с общавшимися. И дальше все шло по законам цепной реакции.
