Непримкнувший. Воспоминания - [6]

При выездах с дачи в Кремль и обратно Сталин сам назначал маршрут движения по улицам и постоянно менял его.

А Берия и бериевцы, зная эти нарастающие патологические черты Сталина, умышленно ему сыпали соль на раны. Они изобретали и докладывали ему всякие фантастические истории о готовящихся покушениях, измене Родине и т. д.

Как стало потом известно, в МГБ заранее разрабатывалась какая-нибудь очередная красочная легенда о «подготовке покушения на Сталина». Затем шли аресты намеченных лиц, пригодных по замыслу режиссера для игры по заготовленному сценарию. Физические и душевные истязания служили надежным средством полного «признания» арестованными своей вины и подтверждения версии сценария. Затем «комплексные» протоколы допросов заключенных посылались Сталину. Дальше следовала короткая процедура заседания «Особого совещания».

Для следователей и их режиссеров такое дело означало повышение в должности, новые звания, награды, материальные блага. Для обвиненных – пулю в затылок в подвалах Лефортовского изолятора или в лучшем случае бесконечно долгие годы в рудниках и копях каторжной Колымы. Как для тяжелого алкоголика водка, так для Сталина в последний период его жизни разоблачения «террористов», «отравителей», «заговорщиков» стали неодолимой потребностью, и бериевцы удовлетворяли эту потребность с садистским сладострастием.

Только в условиях этой тягчайшей душевной сталинской патологии и полной бесконтрольности и неподотчетности органов государственной безопасности могли быть сфабрикованы чудовищные по своей сущности «ленинградское дело», «дело врачей» и им подобные. Все мы, члены ЦК, и я в том числе, слышали своими собственными ушами заявление Сталина на первом Пленуме ЦК после XIX съезда партии, что Ворошилов, Молотов, Микоян не заслуживают политического доверия. Ворошилова в последние годы своей жизни Сталин считал прямым шпионом и не допускал встреч с ним, а Молотова и Микояна – капитулянтами перед американским империализмом. Поэтому они и не были введены в Бюро Президиума ЦК после съезда. Это специально было придумано Сталиным после XIX съезда, чтобы преградить указанным деятелям путь в руководящий штаб партии.

Но, повторяю, многое, очень многое стало известно после смерти Сталина. Сейчас же по пути в Кремль в сознании, словно быстро меняющиеся кинокадры, мелькали события, факты, картины из жизни Сталина.

Вечером 1 марта все шло как обычно. Было заседание в Кремле. Затем все приехали на «ближнюю» ужинать. К столу по традиции подавались горячие, жирные, с острыми приправами и пряностями кавказские, русские, украинские блюда: харчо, чахохбили, борщ и жареная колбаса, икра, белая и красная рыба. Набор коньяков, водок, вин, лимонада.

Как всегда, прислуги никакой не было; каждый наливал и накладывал сам себе.

Разъехались по домам далеко за полночь.

Последующий ход событий никто точно не знает. Утром Сталина нашли в бессознательном состоянии лежащим на полу у дивана в библиотеке, то есть в первой комнатке при входе направо, где он больше всего любил работать. По-видимому, после разъезда членов Президиума Сталин, непрерывно попыхивая своей трубкой, удалился в библиотеку. Здесь ночью у него произошло мгновенное кровоизлияние в мозг. Сталин потерял сознание и упал на пол у дивана. Так он пролежал до утра без сознания и без медицинской помощи. Да она и не могла быть оказана. Из-за маниакальных страхов Сталина в комнату, где он находился, запрещено было входить кому бы то ни было из охраны или прислуги.

2 марта утром Сталин был уложен на диван в этой же комнатке. Сознание не возвращалось. Кровоизлияние захватило жизненно важные области мозга. Парализованы были правая рука и правая нога; наступила потеря речи.

Сталин лежал на диване с закрытыми глазами. Грудь высоко вздымалась, дыхание было неритмичным и прерывистым.

Президиум ЦК собрался утром здесь же, на даче. Было установлено поочередное и круглосуточное дежурство членов Президиума у постели больного. Для лечения Сталина были привлечены лучшие медицинские силы страны. Проведены были мероприятия, направленные на улучшение нарушенных функций дыхания и кровообращения. Но они не дали перелома болезни к лучшему. Дыхание оставалось расстроенным, кровяное давление поднялось до 220–120. Наступила полная аритмия. Нарушение функций головного мозга усиливалось.

Во вторник 3 марта я получил в «Правде» текст правительственного сообщения о болезни Председателя Совета Министров Союза ССР и секретаря Центрального Комитета КПСС И.В. Сталина, которое и было обнародовано 4 марта. С этого времени начали регулярно публиковать бюллетени о состоянии здоровья Сталина.

В народе все усиливалась тревога. Злодеяния Сталина – истребление им руководящих кадров – коснулись главным образом или почти исключительно верхушки. Его патологические черты были известны только очень близким людям. С другой же стороны народ и партию в течение 30 лет воспитывали так, что все великое в жизни советского общества связано со Сталиным, источником всех благ и счастья людей является Сталин. Авторитет Сталина в партии, в народе, на мировой арене – особенно после войны – был непререкаем.