Непридуманные истории, рассказанные неутомимым странником сэром Энтони Джонсом - [5]

На одной из первых репетиций мы решили выбрать название для нашего квартета. Предлагалось: «Колобки», «Кактус», «Вспышка», «Брызги», «Серые глаза», «Ладошки» и «Ладушки». Вы бы что выбрали?.. Ну, а мы выбрали совершенно дурацкое название по цвету глаз девчонки, которая нравилась троим из нашего квартета. «Серые глаза» – так мы отныне назывались! Лучше бы, козлы влюблённые, по её фамилии группу назвали. Девочку звали Ира Зайцева, а мы бы тогда были «Зайцами» или «Зайчиками». Ну, ладно – это в прошлом. Теперь можно было начать репетировать. Мы начали с того, что позаимствовали парочку песен Битлз, обязательный «Дом восходящего солнца», его исполнял на французском языке Пирог. Вообще, Пирог, как оказалось, был очень голосистым, а голос высоким. На французском языке он пел потому, что учил в школе французский. Помимо этого, в репертуар вошли несколько инструментальных пьес от английской группы «Тени», «No more» Рэя Чарльза и «Голубые замшевые ботинки» Пресли. Последние две песни исполнял, конечно, я сам. И сейчас могу исполнить, если попросите.

Однажды на репетицию зашёл директор школы Борис Моисеевич, постоял, послушал и попросил меня после репетиции зайти к нему в кабинет. Наша беседа свелась к тому, что школа готова приобрести для нас гитары, усилители и небольшую ударную установку, но петь надо «правильные» песни. И никаких Битлз и Роллингов. Я мгновенно согласился. Ведь играть «правильную» музыку мы будем в школе, а на «гастролях» вне школы кто нам запретит играть, что захотим? Так оно потом и вышло. Мы играли на танцах у себя в школе, в соседних школах, в техникумах и ПТУ, на свадьбах, в кафешках и даже в фойе кинотеатра «Юность» перед сеансами. И исполняли всё, что нам хотелось. Однажды мы по просьбе того же Бориса Моисеевича приняли участие в каком-то районном конкурсе и победили, по-быстрому выучив и очень патриотично сыграв «Полюшко-поле» и что-то из «Теней».

С учёбой, конечно же, были осложнения, но в целом мы справлялись. Благосостояние росло, мы зарабатывали иногда по десять рублей за вечер на танцах, и по двадцать на свадьбах с юбилеями. И чем быстрее росло наше благосостояние, тем быстрее росли противоречия в нашем творческом коллективе. Я был за совершенствование и рост, мои коллеги были за радость жизни, которая заключалась в неограниченном потреблении веселящих напитков, вкуснейшим из которых был, конечно же, «Агдам». Это противоречие, в конце концов, и привело к тому, что, закончив школу, мы расстались. Пирог поступил в Лесотехническую академию и почти сразу же нашёл себе место ритм-гитариста в факультетском ансамбле. Я несколько раз видел его «в деле» и мне понравилось. Вадик меня обманул и ноты так никогда и не выучил. Бестолковый и совершенно никчемный был парень, ничего не умел и учиться не хотел, ушёл в армию и «стёрся». Коля долго тосковал, лишившись ударной установки и самой возможности «стучать», но ему повезло. На первом курсе ЛЭТИ – института, куда я поступил после школы, я попал на репетицию институтского ансамбля «Мельники», обратил внимание, что ударник «не очень» и предложил попробовать их руководителю моего парня. Они попробовали и безоговорочно взяли Колю к себе, где он и поднялся до профессионального уровня. Сам я несколько раз порывался вернуться в музыку, но сложности первого года обучения в институте, тренировки за сборную факультета по гимнастике, а затем увлечение стройотрядами поставили крест на моей музыкальной карьере. Но воспоминания о двух годах тесной дружбы с гитарой, выступлениях, многочисленных поклонницах, конечно же греют до сих пор, заставляют улыбаться и грустить одновременно. Иногда в компании за столом меня просят что-нибудь «сбацать». Я беру гитару и пою что-нибудь из Битлз или Элвиса Пресли, вхожу в образ и представляю, что я опять стою на сцене в каком-нибудь техникуме или ресторане. Народу нравится!

Коста-Рика. 31.01.15

Барахолка

Весна 1967 года, я заканчивал девятый класс. Девчонка парикмахерша, случайно «задевшая» ножницами моё ухо до крови, в попытке реабилитироваться рассказала, откуда у неё такие красивые клеёнчатые сапожки. Сапоги привёз из Гродно её брат – дальнобойщик. Он купил их на Гродненской толкучке в километре от границы с Польшей. Каждое воскресенье на границе, якобы, вводился упрощённый режим её пересечения со стороны Польши, и поляки везли на толкучку новомодные разноцветные перламутрово-клеёнчатые сапожки, кофточки и польские джинсы.

Приняв на веру информацию, полученную от парикмахерши, я стал думать, как её использовать. Этажом ниже в моём подъезде жил дядя Боря. Всем своим видом и белозубой улыбкой он олицетворял успех. Прекрасно одевался, на работу на такси, с работы на такси, обед в чебуречной на проспекте Смирнова или в «Околице» на Приморском шоссе. Ему было двадцать девять лет. Тётя Элла, его жена, была занята тем, что отслеживала его перемещения и встречи, постоянно ловила в «неправильных» местах не с теми и не того пола. После удачной «охоты» по вечерам на восьмом этаже разворачивалась Сталинградская битва, из которой победителем всегда выходила тётя Элла. Я дядю Борю любил и восхищался образом жизни, которую он вёл вопреки проискам тёти Эллы. Я, конечно, ничего не знал о его делах, но догадывался, что финская рубашка, английские ботинки и роскошный плащ «Болонья» куплены им не на зарплату инженера, потому что цены на хорошую импортную одежду и обувь я знал уже тогда.