Непридуманные истории, рассказанные неутомимым странником сэром Энтони Джонсом - [17]

Нас было пятнадцать молодых, сильных и здоровых и поселили нас в маленькой деревеньке без названия в обычном старом рубленом доме. Там мы спали на сеновале, на чердаке, завтракали и ужинали внизу за большим деревянным столом. Готовила и накрывала на стол молодая симпатичная крестьянка, прославившаяся тем, что «успала», как говорили местные, к своим тридцати годам уже двух мужей. Для дохлых питерских студентов она представляла ощутимую опасность, коли уморила двоих деревенских, и мы её дружно боялись и к себе не шибко подпускали. Пару раз, застав её не совсем одетой, я понял, что бояться надо больше, чем мы боялись сейчас. Сложением она была совершенна, бёдра крутые, грудь – мечта! О чём и оповестил остальных четырнадцать шабашников. Тринадцать поверили и ещё больше забоялись, один оказался падким на сладкое и чуть не стал третьим в её списке жертв. Она его выжала за неделю, как выжимает сок профессиональная соковыжималка. Вскоре он уехал восстанавливаться, не дождавшись конца шабашки. Готовила она плохо, но на свежем воздухе есть хотелось так, что её стряпня шла на ура, главное, чтобы много! По субботам деревенские выделили нам время для бани на берегу пруда прямо в центре деревеньки. Банька топилась по чёрному и это было круто! Выскочив после первичной обработки берёзовым веником из бани, весь в чёрной саже, ты тут же сваливался в пруд на глазах у женской части населения деревни, собиравшейся на противоположной стороне пруда и с интересом наблюдавшей за обнажёнными студентиками: «Интересно и что у этих городских там меж ног имается?» Слово «имается» означает имеется, и таких слов-недоразумений я в это лето наслушался достаточно. Например: подстричь ножницами – «стригануть ножням», толкнуть вперёд – «торнуть уперэд» и т. д. Недалеко от нашей деревеньки находилась другая деревенька, где жил очень известный колдун, имя не помню, и к нему круглосуточно шли люди. Иногда страждущие стучались по ночам и в наш дом с просьбой пустить переночевать, хозяйка охотно впускала за плату. Не пройдёт и пяти лет, как этот колдун поможет моему отцу вынести страшную операцию и выжить, когда казалось, что всё кончено. О колдуне ходили легенды, попасть к нему стремились великие и властьимущие. Он был большого роста, лет пятидесяти, груб и постоянно немного пьян. Толпа около его дома достигала ста человек, и иногда люди стояли в ожидании колдуна по несколько дней под дождём, в жару и в мороз. Мне было интересно узнать о нём больше, и я иногда расспрашивал паломников. Он принимал не всех, кому-то отказывал по только одному ему известной причине. Впустив пациента в дом, сначала пугал, что болезнь не лечится, потом брал с полки огромную книгу и безошибочно рассказывал о нём практически всё. И это «всё» оказывалось правдой! О болезнях колдун никогда не расспрашивал – он болезнь чувствовал на расстоянии и молча, прямо при пациенте готовил снадобье. Давал краткие инструкции и грубо выставлял за дверь. Деньги брал не со всех, причём материальное положение паломника значения не имело! Вот такой был колдун!

Стройку (и это нормально) удалось начать не сразу. Полторы недели ушло на согласования и утверждения, подгонку готового проекта под существующие реалии (другой кирпич, другие балки, другие блоки, всё другое…), завоз стройматериалов и техники. Когда завезли столько, что можно было, наконец, попробовать начать работать, оказалось, что запил местный прораб и пить будет ещё три дня минимум, а другого нет. Так мы и ходили между блоками, сброшенными в чистом поле, не понимая, что происходит. Приехал главный инженер по фамилии Горлышко или Горлушко, привёз два ящика пива и попытался что-то объяснить по сути. Из объяснений стало понятным, почему мы в поле гуляем, а не строим. И дело оказалось вовсе не в «неправильном» проекте и пьющем прорабе. Дело оказалось в деньгах, которые выделили три месяца назад, но почему-то не подвезли до сих пор. Обещали завтра, но уверенности нет. Можно было подумать, что деньги возят грузовиком, а грузовик проколол колесо и карбюратор засорился.

Прораб вышел из пьянки и зашёл на просушку; деньги всё-таки «подвезли» и нам выдали аванс за две недели ничегонеделанья, после чего мы опять ничего не делали по причине аванса и вкусного портвейна еще два дня. А потом начали! И как начали! Руки, соскучившиеся по лопате и мастерку творили чудеса. Через неделю фасадная стена будущего завода, снизу доверху вымазанная, как будто специально, цементным раствором и немного наклонившись вовнутрь, стояла во всю свою восьмиметровую высоту. Прораб сначала матерился, потом зашёл в каптёрку, выпил лекарство, ещё раз посмотрел на стенку и сказал «подходяшшэ»! За фасадом последовали стены и через месяц работы каменьщиком я себя почувствовал профессионалом. Однажды в будущей жизни умение обращаться с мастерком и кирпичами мне пригодилось. А зарплату задерживали, потом сильно задерживали, а потом мы вместо работы поехали в Шахматово разбираться с Лёхой почему мы сидим без денег. К ответам он не подготовился и ничего, кроме «купил костюм», «немного выпил» и «деньги будут», ответить не мог. Чуть позже мы выяснили, что он умудрился пропить меньше, чем за месяц около полутора тысяч рублей со своим приятелем – главным инженером Горлушко. Сейчас им обоим было страшно: стройка «заваливалась», народ бунтовал, денег опять не «подвезли», что делать? – всё пропало! Действительно, ударно проработав с перебоями ещё три недели, закончить строительство завода нам так и не удалось и мы не получили обещанных премиальных. Виноватых никто не искал. Мы вернулись по домам вовремя, недовольные ни заработком, ни вообще… хотя впечатлений нахватались предостаточно. «Выжатый» страстной крестьянкой, мой приятель Мишка вскоре восстановился, набрал вес и ещё несколько раз ездил к ней из Питера в Шахматово. Обычно после возвращения он тут же шёл в профком и просил путёвку в профилакторий. Глядя на его худобу и проявившуюся мечтательную задумчивость, ему обычно не отказывали. Он женился последним из нас, уже под сорок. Я думаю, это из-за неё.