Непричесанные разговоры - [55]

Мелани Джонстон (Джек), не выдержав восторга, свалилась со сцены. В глубине зала неторопливо, с достоинством поднялась женщина, рассыпав по полу фантики от шоколадных конфет. Рослая, в пальто с пышным воротником из искусственного меха, дама повелительно махнула девочке, карабкавшейся на сцену, и рявкнула: «Пошевеливайся, дура!»

У Эллен округлились глаза. Так вот она какая, мать Мелани. Та самая дама с дивана, в пушистых тапочках. Неудивительно, что никто не рисковал осуждать ее образ жизни.

К девяти все закончилось. Добровольцы, снабдившие участников представления печеньем, пирожными и бутербродами, принялись за уборку. Старательные мамы в желтых резиновых перчатках проворно вытирали со столов, наводили чистоту. Они как будто объединились против тех, кто спешил улизнуть домой за руку со своим «бобом». Дети, чтобы растянуть удовольствие, отказывались переодеваться и прямо в костюмах гордо шествовали по вечерней улице к машинам. Кое-кто наверняка не станет переодеваться и дома, так и ляжет спать.

Странно, до чего сильна у людей тяга к соперничеству, размышляла Кора. Сравнивают все подряд. Машины, джинсы, компакт-диски, еду; у кого самый аккуратный газон, самая стройная талия и тому подобное. Однажды в школу приехала практикантка из Америки и ужаснулась, как это малышей с соседних улиц никто не встречает после уроков.

«У нас в Америке это немыслимо! – Практикантка не верила своим глазам. – У нас кругом похитители, грабители, убийцы!»

«У нас тоже!» – встала на защиту родной страны Кора. Как смеет кто-то говорить, что ее родина хоть в чем-то уступает Америке? Кора готова была добавить, что местные грабители и маньяки ничуть не хуже, чем во всем мире. Но даже в патриотизме не стоит заходить так далеко.

– Ну что, пойдем? – спросила Эллен.

– Да, пора. Боже мой! Как тебе? – тараторила взбудораженная Кора. – Нет, молчи. Хватит с меня и того, что я это сделала. Не перенесу, если меня ткнут носом в недостатки.

– Здорово все вышло, – похвалила Эллен. – Честное слово, здорово!

Но на Кору жалко было смотреть. Не одну неделю она сочиняла сценарий, репетировала, упрашивала родителей сшить костюмы и принести угощение, а учителей – помочь с декорациями и светом.

– Все, – вздохнула Кора. – Конец. До следующего года. Слава тебе господи… А ну-ка, подержи мои туфли! – Кора проворно сбросила шпильки. – Мне просто необходимо пробежаться!

Запрокинув голову, в одних чулках, Кора рванула по улице и исчезла за углом. Припустила со всех ног. Понеслась по тротуару ярким, живописным пятном. Прыть у нее была все та же, что и в молодые годы. Прохожие расступались и оглядывались на нее.

– Кора! – кричала Эллен. – Кора! Черт тебя подери, Кора!

Держа в руках Корины туфли, Эллен в очередной раз изумлялась, глядя вслед подруге. Всякий раз, после каждого концерта, Кора пускалась в бега. И всякий раз Эллен поражала ее прыть.

Эллен села в машину и двинулась вдогонку. Пока добралась до угла, за которым исчезла Кора, той и след простыл. Эллен ползла вдоль обочины и, вцепившись в руль, вглядывалась в проулки. Кора как сквозь землю провалилась. Наконец Эллен затормозила, высунула голову в люк на крыше и закричала. Прохожие останавливались, крутили головой, думая, что она зовет сбежавшую собачонку. Компания подвыпивших юнцов по дороге из кабака в кабак подхватила: «Кора! Кора! Кора!» Долго еще звучали в ночи их смех и вопли.

Наконец Эллен отыскала подругу. Углядела Кору в слепящем свете фар. Та согнулась в три погибели, хватая ртом воздух. Волосы падали ей на лицо. Задыхаясь, Кора прохрипела:

– Господи, ненавижу все это! Ненавижу, ненавижу!

– Почему не бросишь? – тихонько спросила Эллен.

– Потому что верю, что могу научить этих детей кое-чему в жизни. – Кора дышала уже ровнее, спокойнее. – Потому что мне есть что сказать. О-о-о-о-ох!

– Вряд ли они тебя слышат. Они так веселились! Ты ноги разбила в кровь. Боже мой, ну ты и идиотка.

– Если б ты любила меня по-настоящему, то омыла бы мои израненные ноги слезами и осушила волосами, – всхлипнула Кора.

Эллен протянула подруге туфли:

– Надевай. Лучше угощу-ка я тебя стаканчиком.

Подруги зашли в бар «Устрица», уселись за столик. Сначала угощала два раза Эллен, потом – два раза Кора, и после четвертого бокала она была уже навеселе. Почему бы не выпить еще, не продлить удовольствие? Кора сняла пиджак, гордо выставив напоказ надпись на груди: «О женщина, вульгарность тебе имя!»

– Боже! Пора завязывать. Пора бросать пить. – Кора подперла голову руками. – Вот чертовщина, Эллен. Поздно мне молодиться. – Подняв бокал, она ополовинила его. – Полюбуйся! Полюбуйся на меня! Нельзя мне столько пить. Я ведь уже почти старуха. Сиськи отвисли. Бедра – без слез не взглянешь! – Кора вяло хлопнула себя по бедрам. – Не знаю, что делать. Выпили еще.

– Когда я работала в пивной, женщины, бывало, пели песню «Люби своего парня». Я думала: здорово, когда у тебя есть парень и ты его любишь. А теперь понимаю: парень нужен лишь для того, чтобы защищать тебя, любимую.

Эллен молча кивнула. Раз уж Кору понесло, лучше дать ей выговориться. Потом она запоет. А после они разругаются в пух и прах. А завтра помирятся и опять станут не разлей вода. Вот что будет. И никак иначе.