Непрерывность - [98]

М о р к о в к и н (пожав плечами). Скучно.

А н я. Он привыкнет, вы не думайте.

К а т я. Не сомневаюсь, что привыкнет. Он хороший мальчик. А почему ты, Вова, не играешь с ребятами? В футбол, в другие игры?

М о р к о в к и н. Я не умею играть в футбол. Мне это не интересно.

Д и м к а. Он чокнутый и лопух!

К а т я. Занимайся своим делом, Дима!

В а д и м  Н и к о л а е в и ч. Кто лопух, так это ты, парень… (Подходит к Диме и начинает ему помогать.) А вы что смотрите, ребята? А ну!

П и о н е р ы. Ага… (Тоже приобщаются к восстановительным работам.)

К а т я. А что тебе интересно, Вова? Ты любишь читать? Сделай какой-нибудь доклад, хочешь?

А н я. А можно ему про Кулибина сделать доклад?

К а т я. Конечно, можно. А почему, собственно, о Кулибине?

М о р к о в к и н (с неожиданной страстью). А вы не понимаете, да? Кулибин… Они ему ничего не давали делать, и денег у него не было! Он арочную ферму изобрел, а их потом фермами Тауна назвали, по американскому инженеру. Он телеграф оптический сделал, а его никто… А через пятьдесят лет французу Шато царь сто двадцать тысяч уплатил только за «секрет» такого же телеграфа!

К а т я. Ну хорошо, хорошо, пожалуйста, делай о Кулибине доклад, о ком хочешь. Я же не спорю! А пока гуляйте. Вадим Николаевич! Я освободилась. Конфетку хотите?

В а д и м  Н и к о л а е в и ч (подходя к Кате). Давайте. Спасибо. Так вот, я и говорю — денег у нас полно, а мост сделать не можем.

При слове «мост» Вовка насторожился.

К а т я. Почему?

В а д и м  Н и к о л а е в и ч. Речка-то на плевок, а хоть две опоры надо. А не разрешают — сплавная речка. Вот и крутимся — то ли паром делать, то ли объездную дорогу за сорок километров.

М о р к о в к и н. Одноарочный мост! То, что Иван Петрович изобрел.

В а д и м  Н и к о л а е в и ч. Кто это Иван Петрович?

К а т я. Иди, Вова, иди, не вмешивайся, когда взрослые разговаривают.

А н я. Извините, он нечаянно.

Катя и Вадим Николаевич уходят.

М о р к о в к и н. И эти про одноарочный мост не хотят слушать.

Д и м к а. Ребята, в футбол погоняем?

П и о н е р ы. Ага.

М о р к о в к и н. Дима, когда тебе удобно заниматься со мной?

Д и м к а. Отстань, Морковка, понял? Еще скажи спасибо, что я тебя за качели не отколошматил.

Димка и пионеры уходят.

М о р к о в к и н. Ань, пойди и ты пока куда-нибудь. Я хочу один побыть немного. Ладно?

А н я. Хорошо… (Уходит.)

Вовка садится на скамейку. К нему подходит  К у л и б и н  и усаживается рядом. Он при бороде, в длинном кафтане и в сапогах.

К у л и б и н. Что загрустил?

М о р к о в к и н. Не знаю.

К у л и б и н. Вот те раз…

М о р к о в к и н. Как-то вдруг одиноко стало, Иван Петрович.

К у л и б и н. Да ты шутишь? Гляди, сколько людей вокруг!

М о р к о в к и н. Людей-то много, а я им никому не нужен.

К у л и б и н. Вот уж не ждал от тебя. Вовсе неправда. Мне нужен. Анютке. Да тому же Димке твоему, оболтусу. Кто ему, кроме тебя, математику объяснит? И вообще всем нужен, всем людям. Без тебя, Владимир, невозможно на свете, раз ты человек.

М о р к о в к и н. Спасибо, Иван Петрович.

К у л и б и н. А за что спасибо-то? Мы с тобой друзья, стало быть, один за другого горой.

М о р к о в к и н. Какая из меня гора? Вы-то вон кто — Кулибин! А я? Всех дел, что Вовка Морковкин.

К у л и б и н. А я кто был? Ванька Кулибин. Муку в лавке отвешивал. Работать надо, работа сама за себя говорит, кто каков.

М о р к о в к и н. Это правда… А чем вы сейчас занимаетесь, Иван Петрович?

К у л и б и н. Дел хватает.

М о р к о в к и н. Для Академии?

К у л и б и н (с какой-то горькой усмешкой). Для Академии… шутовских наук.

М о р к о в к и н. Как это?

К у л и б и н. А, брат, пустое, тебе такого и не понять…

Помолчали.

М о р к о в к и н (неожиданно). Иван Петрович, а вас когда-нибудь обзывали?

К у л и б и н. Нет.

М о р к о в к и н. А меня обзывают. Морковкой дразнят. «Морковка, Морковка!»

К у л и б и н. Это нехорошо.

М о р к о в к и н. Я им тоже говорю — обзываться нехорошо. А они все равно…

К у л и б и н. Понятно… Знаешь, что я тебе скажу… Ты ведь в ответ обзываться или драться не будешь, верно?

М о р к о в к и н. Да.

К у л и б и н. Ну вот. А иной раз ученый вынужден не только наукой заниматься, но и честь свою, понимаешь ли, от нападок защищать. Только ученый это должен делать научными средствами. Уразумел?

Где-то вдали запела фанфара.

М о р к о в к и н (тихо). Да… Есть идея, Иван Петрович! Есть идея! (Убегает.)

К у л и б и н. Вот и хорошо, что есть… А мне самый раз время моих господ идти развлекать… (Уходит.)

Сцена погружается в темноту и вновь освещается ярким солнечным светом — утро. Горн громко играет подъем. В спальне на койке лежит  В о в к а. Подходят пионеры.

П е р в ы й. Подъем, Вовка. Койку надо убирать.

М о р к о в к и н. Да-да… (Встает, встряхивает одеяло, затем, бросив его, садится в глубокой задумчивости.)

В т о р о й. Да проснись ты!

М о р к о в к и н. Да-да… (Встает, некоторое время стоит, потом вновь садится.)

П е р в ы й. Ну просто руки опускаются!

В т о р о й. Вовка!

М о р к о в к и н. А?

В т о р о й. Будешь ты убираться или нет?

М о р к о в к и н. В каком смысле?

П е р в ы й. Слушай, ты нас не доводи! По-хорошему говорю.