Непрерывность - [62]

М о р е в. Ты откуда драться умеешь?

П а н к о в. Тренер сборной по боксу.

Л о т о ч н и ц а. А говорил — по фантазиям.

П а н к о в. Совмещаю.

М о р е в. Лезешь к приличному человеку, а он, зараза, боксер.

П а н к о в. А ты, чудак, не лезь к приличным людям. Они теперь все боксеры. Жизнь такая.

Л о т о ч н и ц а. Вот-вот, поучи его, недоумка, и про меня объясни, чтоб отстал.

М о р е в. За тебя, Манечка, я на весь свет готов, хоть там все боксеры соберутся.

П а н к о в. Так ты не только по фигуре Дон-Кихот?

М о р е в. Не, характер. Потому и тощий — на работе переживаю. В кино работаю, киномеханик. Никаких нервов по моей-то натуре не остается… А чего ты тощий? Спортсменам не положено.

П а н к о в. Пью много, алкоголик.

Л о т о ч н и ц а. Да что ты? А лечиться не пробовал?

П а н к о в. Пробовал. Не берет.

Л о т о ч н и ц а. Ох, родименький! Вот беда-то.

М о р е в. Ничего. Хороший человек всегда пьет, потому — переживает… Маня, вот при человеке опять говорю, он поймет — не выйдешь за меня, горькую запью. Последний раз говорю, потом вспомнишь.

Л о т о ч н и ц а. Да за что ж ты меня мучишь-то, проклятый? Что я тебе сделала? (К Панкову.) Объясни ему, родименький, не пара я ему, у меня дочке восемнадцатый год, невеста, и сама я на шесть лет его старше, полоумка. Хватит уж, раз брошенная, в другой раз не хочу, не надо!

М о р е в. К чему такие обидные слова, Мария Ивановна? К тому же тебя работа на свежем воздухе хорошо сохраняет… Так что, Манечка, вполне ты меня переживешь, и мне это крайне досадно.

Л о т о ч н и ц а. Ну вот, час от часу не легче!

П а н к о в. Так ведь это же замечательно!

Л о т о ч н и ц а. Да ты что?

П а н к о в. Сейчас поясню, постой… Скажи, Ваня, по совести: ты самого себя уважаешь?

М о р е в. Странный вопрос. Понятно… А, черт, и не думалось.

П а н к о в. И отлично, Ваня, не расстраивайся! Главное другое… Ты любое свое отношение к себе от жены не скрывай — пусть размышляет.

М о р е в. А зачем?

П а н к о в. Да так, полезно иметь о себе еще одну точку зрения.

М о р е в. А ты сам-то женат?

П а н к о в. Да.

М о р е в. И своей — как, рассказывал?

П а н к о в. Я?.. (Подумав.) Честно сказать, не помню… (Посмотрев на часы, встает.) Час сорок пять… Пора мне, братцы. Много еще надо успеть.

М о р е в. А я думал — выпьем по случаю. Я б и сбегал.

П а н к о в. Извини, друг, магазинное душа не принимает. Исключительно политуру потребляю, тринадцатый номер. Так что счастливо.

Л о т о ч н и ц а. А мне чего объяснить обещался?

П а н к о в (смеется). А про охранника я вспомнил, Маня. Вот он. Любит. Так что плюнь на годы и держи крепче…

Затемнение.

Квартира Панковых. Звонок в дверь. С в е т л а н а  выходит и возвращается с  К о р о б о в о й, энергичной, шустрой женщиной, лицо которой отличают чрезвычайная подвижность и наивная хитроватость.

К о р о б о в а. Ох, я и не знала, что здесь мужчина… Здрасьте!..

В ы с т о р о б е ц. Здравствуйте…

К о р о б о в а (Светлане). Я — Коробова. Люси Коробовой мать…

С в е т л а н а. Это, кажется… Я как-то слышала фамилию… Коллега или ученица Николая Николаевича?

К о р о б о в а. Точно. Я на минутку.

С в е т л а н а (приглядываясь). Позвольте… Я вас видела когда-то… Определенно видела. В том доме, где мы жили раньше.

К о р о б о в а. Ну да. И мы там жили. А теперь здесь, через несколько домов. Обратно рядом.

С в е т л а н а (все еще не понимая цели визита). Какое совпадение, подумайте!

К о р о б о в а. Почему же совпадение?.. Николай Николаевич помог. Не оставляет нас, спаси его бог.

С в е т л а н а. То есть… в каком смысле?

К о р о б о в а. Я говорю, квартира у нас теперь отдельная. И у Люськи комната. Раньше мы в общей жили, с соседями. А как Николай Николаич похлопотал, так и все, исчерпанный вопрос.

С в е т л а н а. Я… Извините…

К о р о б о в а. Чего я пришла? Да, спросить Николая Николаича я.

В ы с т о р о б е ц. Панков в Хельсинки.

С в е т л а н а. Что за шутки, Михаил Романович? Коля в институте, на работе.

В ы с т о р о б е ц. Как понимать?

К о р о б о в а. Вот и я пришла — Люська письмо оставила. Звонила к ним — трубку никто не берет. А письмо какое-то чудное. Она мне отродясь вообще-то писем не писала, и слов таких я от нее не слыхивала. А тут выдала — не поймешь.

С в е т л а н а. Извините, мне не ясна ситуация.

В ы с т о р о б е ц. Черт меня побери, если я вообще понимаю хоть что-то… Сегодня двадцать восьмое… Двадцать седьмого началась конференция в Хельсинки, на которой Панков должен выступить. Что происходит? Я вас спрашиваю?

С в е т л а н а. Но я впервые слышу об этом, Михаил Романович.

К о р о б о в а. Было, было, слыхала я. Чего-то они там переиграли.

В ы с т о р о б е ц. Что переиграли?

К о р о б о в а. Да мне ни к чему было, не помню…

В ы с т о р о б е ц. Та-ак… (Подходит к телефону, набирает номер и долго ждет.) Кабинет его не отвечает…

К о р о б о в а. Что ж такое может быть? И я звонила по всем отдельским телефонам — молчат. Разве б я так-то, без дела, к Николай Николаичу осмелилась? Звоню — молчат. А тут письмо бельмом. Эксперимент у них какой-то.

В ы с т о р о б е ц. Какой эксперимент? Где письмо?

К о р о б о в а. Да вот…