Непременный - [6]
— Сымай, братцы, полы, — говорю плотникам, а сам точно под каким-нибудь предчувствием состою…
Как принялись за топоры, как запустили их под половицы, как пошла у них работа, поверите ли?.. у меня мурашки по спине. И сердце-то болеет и в голове-то ровно туман… Точно как будто сейчас растворится дверь и войдет губернатор. "А сколько дел? А покажи-ка, распорядительный!.."
Вышел на двор освежиться. Слышу, плотники про бумаги толкуют. "Брось,
— говорит старшой, — опосля все спалим".
Я к окну.
Что, мол у вас тут такое?
— Да вот, говорят, больно много бумаги под полом-то насовано… Надо быть, в эту щель совали.
— Давай, говорю, сюда. Что такое?
Высыпали они мне за окошко ворох страшенный… Угодники преподобные!.. Все-то письма, все-то письма!..
Которы распечатаны, у которых и печати целы. Одна печать — письмо не тронуто, пять — вскрыто. На адресах куши не великие: целковый, два, три, к солдатикам больше, в полки.
А плотники подкидывают да подкидывают. Сот пять накидали… Господи боже мой!.. Нет же у человека совести, и начальства не боится.
Стал я ворох разбирать, а самого как лихоманка треплет. Думаю: "Злодей-от ведь без разбора письма под пол сажал… Ну как я на государственный секрет наткнусь… Червь какой-нибудь, нуль этакой, какой-нибудь непременный, да вдруг в высшие соображения проникнет!.. Что тогда?.. Пропал аки швед под Полтавой! Ох, ты, господи, господи!.."
А ведь не кто, как бог. Сказано: "На кого воззрю? Токмо на смиренного". Так иное дело. Государственных-то секретов и не было!
Батюшки!.. Мое письмо!.. К его превосходительству!.. Варом меня так и обдало!.. Лучше б государственный секрет узнал!.. Злодей, злодей!
Раз, два, три, четыре… все шестьдесят восемь, все до единого! Ирод ты этакой!..
Хоть бы одно распечатал! Любопытства-то даже не было. Бесчувствие-то какое ведь!.. Слеза меня прошибла. Вот оно "оброчный"-от!.. Гривенники-то брал, а письма под пол да под пол… Значит, я ему в самом деле перед каждым праздником по гривеннику оброку носил.
Пропадай они гривенники!.. Его-то превосходительство, Александр-от Иваныч, что могут про меня сказать! "Неблагодарное животное", вот что могут сказать!.. Как же это в самом деле?.. Без малого два года и ни одного почтения!.. господи, господи!..
Собрал я письма, связал в узелок: марш в нову контору… Иван Петрович в засаленном, сургучом залитом халате письма принимает — день-от почтовый был… Он было мне: "здравствуй, оброчный!"
— Свинья ты, свинья, Иван Петрович! Бога не боишься и стыд забыл.
А он:
— Чем ты, оброчный, обиделся?
Я письма-то на стол, и говорю:
— Это что?
А он и в конфузию не пришел, только спросил:
— Аль полы перестилаешь?..
— Просьбу, говорю, подам, под закон подведу тебя.
Зло-то меня, знаете, очень уж взяло.
А он хоть бы бровью моргнул.
По малом времени, однако, заговорил:
— А я, говорит, допрежде тебя рапорт пошлю, что, мол, оставил я, при переезде на квартире, в доме титулярного советника Подобедова пост-пакет с донесениями к разным министрам, пакеты с надписью «секретно» да сто тысяч казенных денег… И он-де, титулярный советник Подобедов, тот пост-пакет похитил… Что тогда скажешь? А?
Я так и обомлел. Вижу, дело-то хуже секретов.
Хотел изловчиться: "У меня, говорю, свидетели есть".
А он:
— Плотники, что ли? Так я, говорит, их отстраню, потому что они у тебя в услужении. На это, брат, статья есть.
Вижу, нет у человека стыда в глазах… Плюнул, пошел вон.
— Как же теперь поздравляете Александра Иваныча-то? — спросил я.
— Сотских из суда гоняю.[2]
Роман П.И.Мельникова-Печерского «В лесах» занимает особое место в русской литературе XIX века. Посвященный жизни и быту, стародавним обычаям раскольничьих скитов Заволжья, он своим широчайшим охватом действительности, глубоким проникновением в сущность жизненных процессов, ярко реалистическим изображением характеров снискал известность как одно из оригинальнейших эпических полотен русской литературы.
Книга П.И.Мельникова представляет собой вполне самостоятельное произведение, но в то же время является продолжением эпопеи «В лесах». В произведении воссозданы жизнь старообрядческого купечества Заволжья, быт, нравы и обычаи местного населения. Глубокое проникновение в сущность процессов, происходивших в старообрядческой и купеческой среде, талант психолога, бытописателя и мастера слова принесли романам «В лесах» и «На горах» известность и большой читательский интерес.
Из дорожных записок.Мельников-Печерский П. И. Собрание сочинений в 6 т.М., Правда, 1963. (Библиотека "Огонек").Том 1, с. 5–24.
Мельников-Печерский П. И. Собрание сочинений в 6 т.М., Правда, 1963. (Библиотека "Огонек").Том 1, с. 144–160.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Собрание сочинений в 8 т.М., Правда, 1976.
Из раскольничьего быта.Мельников-Печерский П. И. Собрание сочинений в 6 т.М., Правда, 1963. (Библиотека "Огонек").Том 1, с. 249–288.
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».