Непрекрасная Элена - [53]

— Выродки, — поморщилась я. Снова погладила розовый нос. Второй раз было мне ничуть не больно, только тепло пришло и легкое покалывание с ним. — Терпи. Будет больно, но так надо. Мне надо. Мне! Хоть кто-то должен выжить… врач я или нет? А даже если я недоучка, выбор у тебя, знаешь ли, никакой…

Я скорчилась, затем упрямо расправила плечи и огляделась.

Ад — это именно здесь. Если смогу установить координаты, сообщу их староверам, они вроде бы интересуются подобными гадостями. Ад — это здесь! Несомненно. Кровь повсюду. Ошметки тел. Запах паленого мяса и горелого ворса. Туша зверя. И посреди кошмара — детеныш с голубыми чистыми глазами. Единственный из всех… невинный. Он, пожалуй, еще не убивал: у него как раз теперь выпадают молочные зубы, уступая место… «мясным».

Я старательно вытерла испачканные кровью пальцы. Нащупала за пазухой футляр хирургического набора. Да, я ношу его возле сердца. Он — мое сокровище и смысл жизни. Кем бы я ни была, я могу делать… достойное. Полезное.

Открываю, затаив дыхание. Слушаю как музыку щелчок древнего замка. Беру с бархата, который всегда чист, золотого жука на двух лапках — спин. Сжимаю зубы, режу тыльную сторону запястья, подвываю и моргаю. Ставлю спин на сухожилие, ударом ладони вбиваю в плоть. Он прижимается, с хрустом врастает.

Спин — непонятное нам решение из мира предков. Безотказный, почти вечный продукт бионики. Спин питается от живого организма, не изнашивается, не теряет свойств и влияет на ткани вокруг себя, стимулируя рост и восстановление расходных: отныне спин будет добывать из сухожилия хирургическую нить, чтобы я могла зашивать раны. И он же, если верить нашей полулегендарной истории, дал название оружию… давно. Тогда порох был драгоценностью. Спиннером исходно звался арбалет, снаряженный стрелкой с усыпляющим или парализующим ядом. На хвост стрелки крепилась нить. Спиннер позволял голодающим добывать верткую мелкую дичь из щелей и пещерок. Очень давно, мало кто помнит. Только врачи, наверное. Яд для смазывания головок стрел готовили именно врачи.

Могу добавить еще одну чисто человеческую подробность, гадкую, но честную. Спин редко вбивали в сухожилие хирургов. Его добровольно взращивали родственники больного или принудительно принимали рабы, безнадежные больные, старики. Из них, ненужных обществу, тянули жилы для спасения других людей, нужных.

Моя рука заныла, из центра спина показался кончик нити… у всех, кто был донором нити для нескольких сложных операций ноет и мёрзнет зона вживления. То есть конечно, мы делаем шовный материал, но весьма грубый, для внешних швов. А этот, со спина — идеален, он никогда не вызывает отторжения.

— Надо вынуть колья, удалить все щепки, — сказала я щенку. — Понимаешь? Нет? Но я права. И зашить, и дренаж… обеззараживать нечем, но ты живучий, я в тебя верю. Терпи.

Я огляделась, дотянулась до брошенного кем-то ножа, разжала щенку зубы и сунула в пасть палку. Если он станет выть в полную силу — я сломаюсь. Он, определенно, владеет звуком не по-человечьи, я бежала спасать его, не помня себя. Это было внушение, избирательное и тонкое. Странно: на людей Ларкса не подействовало… или просто — на людей? Я думаю намеренно подробно, для самоуспокоения жую мысли, как ивовую кору. Кстати, где бы её набрать? Было бы кстати сделать отвар для малыша. Не теперь, а позже, когда он пойдет на поправку… думаю — и режу.

Давно заметила, если мне дать скальпель, я будто остываю. Хоть визжи щенок, хоть рычи — буду резать, руки не дрогнут. Он, кстати, и визжит, и рычит… а я не слушаю, слишком много внимания отвлекает обдумывание волкодлачьей анатомии. Вторым потоком мыслей я беру травмы в объеме и последовательно строю в сознании план операции. Деда Пётра научил, он же сказал: это не мутация, а особенность. У меня особенность — сильная. Закрываю глаза, чтоб зрение не мешало… рисую план предстоящего. Вот щепки, две вошли в нервные центры, еще одна пропорола крупный сосуд. Вот колья, особенно плохо с центральным в затылке, разрушен нервный узел. Вот рана на боку…

Первый надрез. Я занята, мне наконец-то хорошо, даже не тошнит. Делаю все по плану. Сначала останавливаю кровопотерю, затем режу ткани глубже, выбираю щепки пинцетом, в футляре есть один, но маленький, работать неудобно. Шью. Чем дальше продвигается операция, тем я покойнее. Пульс ровненький, тридцать пять без всяких там «плюс-минус нервы». Такова моя норма, скорее всего.

Прощупываю следующую рану, обдумываю план.

Режу. Выдираю щепки.

Режу…

Когда всё закончилось, у меня адски болела рука. У людей сухожилие под спином после отбора тканей восстанавливается долго и неполно. У меня — почти сразу и бесследно. Люди Пуша редко соглашаются стать донорами жил для двух больных, еще реже — для трех. Но я вне зоны риска в этом смысле.

Щенок давно смолк, он без сознания. Ничего, главное — дышит.

Осматриваюсь. Тот же кровавый ад, но с дополнениями. Мухи роятся. Муравьи облепили лужицы крови. Сонные в прохладный день осы взбодрились, грызут человечье мясо… Громадные вороны, их уже пять, и наверняка скоро станет больше, хлопают крыльями и неодобрительно наблюдают меня и малыша — живых. Из-за дальнего ствола неопознанная тварюшка тоскливо взблёскивает желтыми голодными глазами. Явно мелкая: чтобы не лезть в драку, ей довольно запаха мертвого зверя.