Неповторимый Ёлочкин - [2]

– Ах, ну да… Было.

В конце концов, совместными усилиями они нацарапали пару четверостиший.

Успокоенный и благостный Федя отправился спать. На душе чирикали райские птички. Почему так хорошо, Ёлочкин не понимал. Хорошо, и ладно! На подушке покряхтывал во сне утомлённый культиватор вдохновения. Федя осторожно почесал его за ухом.

– Свисту от тебя, злодей – летим, к вершинам вдохновения! – срисовал он бурлящую патетику питомца. – А на выходе пшик. Эх ты, Пшик Вдохновенный.

Так пегасик стал Пшиком. Имя своё ему нравилось – рифмовалось с шиком.

Скоро Ёлочкин вошёл во вкус. Полюбил необъяснимой, болезненной любовью перепалки с Пшиком и молчаливый укор стоящих за спиной титанов поэзии. Упрямо перелицовывая известные со школы строки, сердито бурчал:

– Все мы люди, все человеки! Или только Пушкин осень видел? Может, я чувствую, как он!

Вывесив плоды усилий в Интернет, Фёдор быстро обрёл своих читателей. Ими оказались брызжущие ядом пересмешники. Ёлочкин прослыл непревзойдённым мальчиком для битья. Рождённые из праха строки в прах же и втаптывались. Или стихи из сора?

Феде было всё равно. Профзаболевание стало хроническим, но упоение приносило несказанное. Лечиться Ёлочкин не спешил.

***

Сейчас, стоя под дождём, Федя обдумывал угрозу пегасика. Знал не понаслышке – окрылённые существа чрезвычайно обидчивы. Зловредный Пшик вполне мог исполнить обещанное.

– Шучу я! – Ловец пегасов заискивающе улыбнулся. – Какие блогерши? Я-то без тебя как?

– То-то! – Пшик покровительственно глянул на хозяина.

В этот миг из эфирных бездн послышался едва уловимый перезвон. Изысканный узор обертонов – точно по хрусталю Сваровски легонько ударяли тончайшим лезвием. Федя насторожился. Пшик тоже навострил уши, повёл носом-кнопкой.

– Кажется, есть, – выдохнул он и с неожиданным проворством метнулся в темноту. Фёдор нырнул следом.

Оставив бренное тело под козырьком какой-то парадной, Ёлочкин приземлился на скользком карнизе старинного особняка. Астральное тело Ёлочкина напоминало физическое примерно, как яйцо Фаберже яичницу. Гибкий юноша с лунно-бледным лицом. По плечам – смешанные с дождевыми ручейками, тёмные пряди. Фиолетовый Шёлковый костюм расшит серебром. Серебрился также подбой чёрного плаща и шпоры на ботфортах. Впрочем, Федю внешность его занимала мало. Гораздо больше волновало сейчас другое.

Неподалёку резвился Пегас – тонконогий и белоснежный, в серых яблоках, с запутавшейся в ночном тумане гривой. Над непарнокопытным потомком Горгоны и Посейдона радужными парусами реяли исполинские крылья. Задними ногами он отплясывал на водосточной трубе, а передними выстукивал ритм по дождевым каплям. Этот странный танец и порождал хрустальный звон, который слышали охотники.

– Как думаешь, не на чужое ли заримся? Вдруг объезжен уже кем,- усомнился Федя. – Уж больно этот ноктюрн на водосточных трубах кое-что напоминает.

Пшик вытянул короткую толстую шею. Нос его мелко подрагивал.

– Дикий, – вынес он вердикт минуту спустя. – Берём!

Федя крался по гулкой от ударов ливня крыше. Азарт заставил забыть, что сейчас под его ногами не прогнулась бы не только кровельная жесть, но и осиновые листья, реши Ёлочкин прогуляться по ним. Выдать охотника могла разве что вибрация ауры, которую способен учуять любой Пегас. Но тот был занят – выстукивал из капель таящуюся в них мелодию. Приближение ловца не замечал. Грянул гром. Легкокрылый потянулся вверх, готовясь схватить молнию. Мелодии мелодиями, но Пегасы всё ещё оставались основными поставщиками небесного электричества ко двору Зевса Громовержца.

Федя прыгнул. Взметнулся, сверкнул серебром плащ. Железные шенкеля крепко стиснули бока ошалевшего от неожиданности Пегаса. Жеребчик захрапел и взвился в вертикальной стойке. Замотал мордой.

– Ы-ы-й-й-а-а!!! – взвыл Пегас.

С губ его сорвались хлопья морской пены. Разлетелись в разные стороны. Остыв, тяжёлыми тучами замерли на небе. Звенящим крошевом посыпались осколки ливневой витрины. Федя зажмурился.

– Держи-и-ись!!! – донёсся до Фёдора удаляющийся визг Пшика.

Пегас мчался, разбрызгивая алмазными подковами раскалённые останки звёзд, расплёскивая Млечный Путь, гася пеной мириады ни в чём не повинных светил. Планеты, снесённые с орбит развевающимся хвостом макрокосмического хулигана, взрывались и таяли в бездонных утробах чёрных дыр.

– Ы-ы-й-й-а-а!!! – хрипел Пегас, пытаясь избавиться от впаянного в спину седока.

Крылатый изрядно подрос: пара галактик в холке, от ноздрей до крупа – галактики три. Федя успел освоиться, отважился даже приоткрыть один глаз. Он искренне сокрушался по поводу чинимого во Вселенной безобразия.

– Что ж ты беспредельничаешь, – увещевал Ёлочкин. – Совесть-то поимей! Вдруг там гуманоиды какие.

В ответ буян только таращил налитые кровью глазищи, да плавил беззащитные вселенные рвущимся из ноздрей паром.

Сколько они разоряли окрестные галактики, Федя не знал.

– Чего пристал?! – внезапно прервал покаянные мысли всадника возмущённый возглас. – Пусти, ну! Придушишь!

Ёлочкин встрепенулся. Коль пегас заговорил, укрощение можно считать свершившимся. Короткий диалог – и слуги вдохновения не могут уже обойтись без человека. Федя ослабил хватку.