Непотерянный рай - [53]

— Не хотят работать. Каждый считает, что должен получать как можно больше, а делать как можно меньше. А синьор откуда, из какой страны, если не секрет?

— Из Варшавы.

— Варшава! Да здравствует Польша! Добрый день, синьор, — заголосил он, забыв, что уже поздоровался раньше. — Я говорю о коммунистах, а у вас они тоже есть.

— Есть.

— Ну и как у вас?

— Ничего. Безработных, например, нет, — сказал Анджей, а сам подумал: так я тебе и признался, если бы даже и было плохо.

— Гм, понятно, — итальянец изменил тон, — и вам разрешают ездить по свету?

— Наверное, разрешают, если вы меня видите здесь. И не мне одному, а что вы имеете в виду?

— Гм, понятно.

Он одарил Анджея еще одной, на этот раз вымученной, улыбкой, бросил банальное «прошу прощения» и, прикрыв лицо полами плаща, висевшего у окна, спокойно погрузился в сон, прерванный ранним отъездом.

Анджей остался наедине со своими мыслями. Каждая станция, которую они проезжали, вызывала воспоминания. Верона! Виченца! Он бывал здесь, осматривал эти города. А вот и незабываемая Падуя. Он смело мог сказать, что так же, как и Венецию, полюбил и этот город, столь близкий каждому поляку. Постепенно всплывали в памяти достопримечательности Падуи — он вспомнил массивные колонны зала в палаццо делла Раджоне, столь похожие на галереи Вавельского замка в Кракове, припомнились гербы и бюсты на стенах древнего Падуанского университета, он мысленно бродил по тем улочкам, на которых когда-то пытался обнаружить следы пребывания Коперника, Замойского и обучавшихся здесь в старину поляков.

Из окна вагона нельзя было увидеть старую Падую, ее приметы не дотянулись до вокзала. Вокруг был современный, скучный мир стандартных многоэтажных домов — таких же, как где-нибудь на Садыбе либо в Грохове. Когда остались позади современные кварталы, показались склады и свалки, каких немало на окраинах любого крупного города. Единственное, что ему понравилось здесь, в предместье Падуи, и по всей трассе, — опрятные, аккуратные… фабричные здания.

«Какие яркие домики, просто трудно поверить, что там работают».

После Падуи он ни о чем больше не мог думать, только о встрече с Эвой. Росло напряжение. Ему не сиделось в купе, и, приоткрыв дверь, он вышел в коридор.

Неожиданно появилась надпись: «Венеция — Местре».

XV

Волнение Анджея все усиливалось. Он не знал, чем себя занять, прошелся по коридору и стал опять у окна. Слева вдоль железнодорожного полотна тянулась бесконечная лагуна, а справа по бетонной насыпи проносились автомобили. Анджей постарался унять волнение и думать о каких-то отвлеченных вещах.

«Зачем сюда приезжать на машине? Ведь автостраду проложили только до Римской площади, дальше дороги нет…»

Вдруг Анджею показалось, что он говорит сам с собой. Он оглянулся. Седой пассажир в купе уже проснулся и доставал с полки чемодан.

«Я, видимо, о чем-то задумался, но вряд ли разговаривал сам с собой. Все хорошо. Я уже на месте. Конечная железнодорожная станция Венеция — Санта-Лючия передо мной. Поезд замедляет ход. Вот уже видны бронзовые колонны вокзала, над ними надпись: «третий путь», а справа — «четвертый путь — Вена». Через шесть часов именно на этот путь прибудет поезд Вена — Венеция, приедет Эва».

Анджей шел через зал ожидания. Все здесь было как несколько лет назад. Налево — бар самообслуживания с кока-колой, с превосходным кофе-капуцино, с небольшими порциями горячей пиццы, рядом бюро обмена валюты, где — и об этом он тоже подумал — обменивают валюту по более низкому курсу, чем в банках на Листа ди Спанья, прямо перед ним — стеклянный почтовый киоск, билетные кассы. И белые полотнища расписаний поездов, чуть дальше — прилавок с разноязычной прессой: «Лайф», «Плейбой», «Вог», «Петро» и уйма других, менее известных. Тут же на полках — забавные, покрытые черным лаком гробики-гондолы с позолоченными балдахинами и веслами, венецианское стекло, шелковые платки с изображением моста Вздохов и моста Риальто. Посередине зала — огромная стеклянная витрина с прекрасной моделью пассажирского лайнера итальянских океанских линий.

Он спускался по лестнице во всю ширину вокзала и чувствовал, как сердце наполняется радостью.

«Значит, так. Что же будет, когда она впервые окажется тут и увидит все это?»

Анджей поставил чемодан и не мог оторвать взгляд от города, залитого солнцем.

В нем ожили давние воспоминания. Он тоже когда-то стоял здесь впервые в жизни, и было ему тогда тоже, как и ей, двадцать лет. Такие минуты не забываются. Широкие, выбеленные жарким солнцем ступени, казалось, вели в мир мечты, надежды и фантастических приключений. Тогда этот мир был молод, гораздо моложе и прекраснее, и хотя исполнилось не все, о чем Анджей мечтал, но, может быть, исполнится сейчас, ведь жизнь еще не прошла.

Перед ним была Венеция, ожившая цветная открытка с полосой Большого канала, с белым мостом, будто высеченным из огромной сахарной глыбы, и с уносящимся вверх куполом церкви Сан Симионе Пикколо. Два речных трамвайчика бились бортами о воду: один около мостика с табличкой «Линия площадь Сан-Марко», другой на Джудекку и островок с маленькой-маленькой церковью Сан Джорджо Маджоре.