Непотерянный рай - [33]

— Да? Я очень рада.

— Ты только что сказала, что хотела бы иметь какое-то постоянное занятие — если не связанное с эстрадой, то хотя бы близкое к ней.

— Не надо вспоминать об этом. Я дала себе зарок.

— Не смущайся, мы должны говорить об этом. Ради твоего здоровья и моего спокойствия.

— Что-то я не понимаю.

— Я хочу, чтобы ты обрела себя, чтобы почувствовала себя нормальным и независимым человеком. Мне будет спокойнее, а может быть, придаст уверенности, если я сделаю что-нибудь для тебя.

— Вы и так уже много сделали.

— Э, глупости. Тебе нужна работа, нужно учиться. Только работающий человек ощущает себя нужным, полезным для общества.

— Вы говорите как с трибуны.

Он громко рассмеялся:

— Браво! Вот мы уже и шутить начали. А теперь приступим к десерту.

— Ох, как много всего!

— Эту штуку нам предписал Шимон. Как он ее назвал? Не помнишь?

— Помню, «джелято венециано».

— Ура! Добрая примета. Ты должна поехать в Венецию. Была когда-нибудь за границей?

— Как я могла туда попасть? Вы забыли, что еще и года не прошло, как я окончила школу. Роберт, правда, сулил мне различные поездки. Ой, мне не следовало говорить о нем?

— Почему?

— Я должна вычеркнуть это имя из памяти. Мне кажется, что, вспоминая его, я невольно огорчаю вас. Это нехорошо, я как бы сравниваю вас с ним.

— Ну я же просил тебя не говорить мне «вы».

— Забываю, вернее, стесняюсь. Может, со временем научусь, а пока не сердитесь на меня. Ну а мне, пожалуйста, говорите «ты», мне так приятнее.

— Пусть будет по-твоему, но, в общем, это смахивает на разговор школьницы с учителем, скажем с пожилым учителем.

— Ну не надо так, я уже сказала вам, что вы совсем не такой, как все.

— Мне трудно это понять, объясни, пожалуйста.

— Сама не знаю. Например, вы все время думаете, как помочь мне. А ведь мне никто не помогал с тех пор, как я окончила школу, каждый думал только о себе, о своей выгоде. Вот уже хотя бы в этом вы не такой, как все.

Она была права, со вчерашнего дня он только и думал о том, как помочь ей. И понимал, что это принесет большую радость прежде всего ему самому. Сегодня на работе, сидя на скучнейшем заседании, он все время размышлял, с чего начать. Прежде всего нужно обратиться к Петру, у того хорошие связи в музыкальном мире, с дирижерами и композиторами. Правда, все это относится к совсем другой категории, классическая музыка, опера — никак не эстрада, о которой в этих кругах говорят с пренебрежением. Если же кто-нибудь из них, искушенный легким заработком, и напишет какую-нибудь песенку, то держит это в строгой тайне и скрывается под псевдонимом. Анджей подумал о Петре потому, что тот знает музыкальный мир и знает, к кому обратиться. А если не Петр, у которого немало причуд и упрямства, то хотя бы Куба. Именно тот Куба, с которым они через несколько месяцев встретятся на фестивале в Канне.

Канн! Этой поездки он теперь добивался в тайной надежде, что она окажется на редкость подходящей именно в данный момент. Ведь поездку в Канн удастся совместить с давно обещанной командировкой в Милан, где должна состояться выставка иллюстраций, которую он сам готовил. Попутно можно посмотреть Венецию или Рим, а потом уж и Канн. Какой соблазнительный для художника маршрут, именно сейчас, когда он начинает ощущать прилив творческой энергии.

Канн сейчас становится, пожалуй, важнее.

Раньше он совершенно не интересовался конкурсами легкой музыки. Его поражали люди, способные просиживать часами у телевизора, слушая передачи с многочисленных фестивалей, которые он считал воплощением штампа и скуки. А сейчас, когда рядом сидит Эва, возможность встречи с эстрадой становится для него даже заманчивой. Пока что он не знал, как ему удастся воспользоваться подвернувшейся оказией, и поэтому помалкивал, но когда несколько минут тому назад было произнесено слово, связанное с Италией, он невольно размечтался.

Он радостно смотрел на Эву, такую улыбчивую сегодня, наслаждался веселым блеском ее глаз, выслушивал ее признания, столь искренние, как будто они знакомы уже бог знает сколько лет. Он почувствовал биение пульса жизни. Это он-то, давно скисший, замшелый в затхлости домашнего очага, бежавший от всяких соблазнов, вдруг ощутил, как в нем рождаются надежды на перемены. Он готовился к новой поездке, хотя давно охладел к подобного рода выездам и нередко отказывался от них, к великой радости других, менее достойных претендентов. А самое главное — он ощущал, как в нем растет и зреет творческий подъем, кажется, на это многозначительно намекал на прошлом заседании Карпацкий, самый, пожалуй, умный из всех членов совета.

Сегодня по-иному билось его сердце и мысли как-то помолодели. Ему казалось, что он стал совсем иным, что в нем сейчас куда больше сил, чем раньше, когда дни проходили монотонно один за другим в размеренности семейного быта, созданного Ренатой. «Нужно покончить с этим обманом в супружеской жизни», — решил он в душе, полностью занятый разговором с Эвой, которая так неимоверно близка ему сегодня.

VIII

Неделя за неделей проходили в ежедневных встречах с Эвой, в телефонных звонках и разговорах, которые вел Анджей, чтобы как-то устроить дальнейшую ее судьбу.