Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии) - [33]

Из отвлеченной мыслимости вневременно-идеального следует, конечно, что эта область обладает относительной "автономностью", т.е. внутренней закономерностью связей между идеальными содержаниями (так же, как существует, с другой стороны, относительная автономность чисто эмпирических связей в составе "действительности"). Для того, чтобы быть хорошим математиком, т.е. правильно ориентироваться в области математических знаний, нет надобности иметь какой-либо опыт о реальных вещах и связях. "Автономность", "самозаконность" идеальных содержаний имеет силу как бы "сама по себе", без всякого отношения к конкретной реальности; и на ней именно и основана возможность всех наук об идеальных связях, лучшим образцом которых служат математические науки. При этом имеешь дело как бы с свободно витающими, в более глубоком смысле "необоснованными", потому что "безосновными", фрагментами бытия, от дальнейших отношений которых к полноте реальности мы "отвлекаемся", как бы отрывая их от почвы, в которой они в конечном счете укоренены; и в этой "безосновности", в свободном витании в сфере чистой "возможности" (в смысле "мыслимости") и заключается все бытие "само по себе", вся "самостоятельность" таких областей (математики, как известно, отдают себе полный отчет в этой "безосновности" области их исследований). Философское сознание - т.е. сознание, направленное на постижение или уловление бытия в его целостной полноте, - вынуждено все же отыскивать на каких-либо обходных путях нити, связующие эту область с конкретным всеединством, с реальностью как таковой. Самодовление, самозамкнутость идеального, таким образом, не абсолютна, а только относительна; она означает сама не отсутствие каких-либо вообще связей его с остальным бытием, а лишь своеобразие этих связей. Ибо ничто вообще, кроме самого всеобъемлющего всеединства, не мыслимо как нечто абсолютно самодовлеюще.

Но для чего нам, собственно, нужны все эти соображения? Мы возвращаемся здесь к нашей основной теме. Если более глубокому познавательному взору, преодолевающему отвлеченное мышление в понятиях, идеальное бытие открывается лишь как неотделимый частный момент конкретного всеединства, имеющий своим другим соотносительным моментом подчиненное времени эмпирическое бытие, - то понятие "предметного бытия" даже в том более широком смысле, в котором оно не совпадает с "действительностью", становится невозможным в качестве понятия безусловно-автономной, самодовлеющей, замкнутой в себе реальности. И в этом расширенном смысле "предметное бытие" оказывается, напротив, - так же, как мы это установили в отношении "действительности", - "островом, со всех сторон окруженным океаном"; предметное бытие как бы вырастает из лона безусловного бытия и мыслимо лишь укорененным в последнем. Само же это безусловное бытие в этом своем сверхвременном конкретном всеединстве не только не есть "действительность", но не есть уже вообще "предметное бытие". Поскольку мы мыслим бытие предметно, оно, так сказать, безнадежно распадается для нас на подчиненную времени реальность конкретных вещей и процессов и на вневременно-сущую область "идеального бытия". Ибо форма определенности, необходимая, как было указано выше, для конституирования "предметности", момента "независимости" бытия от нас, его предстояния как "сущего по себе" (хотя предметность, как тоже уже было указано выше, отнюдь не исчерпывается этим моментом), требует - поскольку она воспринимает все как логически фиксированное "содержание" - резкого, ничем не смягченного распадения бытия на временное и вневременное. При этом мы - в пределах отвлеченного знания, т.е. соотносительного ему восприятия бытия именно как предметного - не можем согласовать между собой эти две половины бытия, усмотреть до конца их внутреннее соотношение, их реальную связь между собой; они остаются, напротив, для нас отрывками, бессвязными "кусками" бытия; мы не можем уловить их внешних очертаний, границ, в которых они соприкасаются друг с другом и через которые они внутренне связаны. Поскольку же мы преодолеваем эту непреодолимую двойственность, в своих собственных пределах не поддающуюся окончательному синтезу, и, возвышаясь над имманентной ограниченностью, присущей отвлеченному мышлению, улавливаем первичное, исконное единство этих двух сторон бытия, - мы уже выходим за пределы познания предметного бытия и возносимся к восприятию безусловного бытия. Безусловное бытие, конкретное всеединство уже не есть "сущая по себе", извне, "предметно" предстоящая нашему познавательному взору реальность; оно не есть некий "мир", как бы широко и глубоко мы ни мыслили это последнее понятие; оно не есть ни предмет мышления, ни даже предмет "созерцания"; оно есть нечто совсем иное, неизмеримо более объемлющее и глубокое. И поскольку нашей мысли вообще раскрыласьlvii, хотя бы в самой смутной, неопределенной форме, эта идея безусловного бытия, - конкретного, подлинно всеобъемлющего единства, - мы и до всякого ее уяснения имеем непосредственное ощущение, что безусловное бытие есть нечто вроде безбрежного океана с неисследимыми темными глубинами.