Непорочность - [27]

Она посмотрела на него, уверенная, что не забудет никогда, даже если захочет.

– Можешь перевернуться, – разрешил он. Понимающая улыбка на его лице смутила ее. – Думала, закончили? Только потому, что твое тело тихонько начало петь? Когда мы действительно закончим, ты вся превратишься в один сладкоголосый неземной хор, ангельский хор.

Его сравнение удивило Мэри Фрэнсис, задуматься над ним она не успела: Африка развязал кушак, распахнул халат до конца и поднял ее на руках. Халат соскользнул на кресло. Ловким движением сильных рук он перевернул ее на живот. Сделал это так быстро, что Мэри Фрэнсис не сразу сообразила, что произошло.

Африка осторожно вытянул из-под нее халат, и она лежала теперь совершенно нагая.

Мэри Фрэнсис испытала настоящее потрясение, больше похожее на радостный трепет, чем на страх. Эмоции ее притупились, но тело чутко отзывалось на каждое прикосновение. Случилось ли это из-за расслабляющих ванн, «Ангельской воды», пилюль, которые заставил проглотить ее Африка, из-за массажа или из-за всего вместе, Мэри Фрэнсис не знала. Слишком редко к ней прикасались чужие руки за последние годы, а уж так интимно – никогда. Похоже, она за один вечер наверстает упущенное.

– Еще один массаж – и хор запоет, – негромко проговорил Африка. – Японцы называют его «проливной дождь». Я воспользуюсь тонкими побегами бамбука. Очень взбодрит, обещаю. Поначалу может немного пощипывать, но твои нервы привыкнут почти мгновенно, и ты испытаешь острое наслаждение. Закрой глаза!..

Она повиновалась, смирившись со своей беспомощностыо. Мэри Фрэнсис удивилась, как мало тронул ее намек, что будет больно. В монастыре она выработала у себя терпимость к физическому страданию, однако настолько беззащитной она оказалась впервые. Сонливость, которую она испытывала, навела ее на мысль, что принятые пилюли оказывали легкое снотворное действие. Не потому ли ей так безразлично все, что должно произойти? Но даже эта мысль растворилась мгновенно и бесследно.

– Вдохни, – велел он, – а потом медленно выдохни, освободи легкие.

Когда Мэри Фрэнсис выдохнула весь воздух, он начал легко похлестывать ее бамбуковыми прутиками.

Сознание зафиксировало шум, который они издавали, прежде чем тело ощутило покалывание. Но когда тонкие узкие листья бамбука коснулись ее кожи, она от неожиданности вскрикнула.

– Ай-й-йl – вырвалось У нее. Ощущение было такое, словно сотня крошечных тончайших иголок впилась ей в плечи. Не сказать, чтобы больно, но весьма чувствительно. Она очнулась.

Он исхлестал ей всю спину, возбуждая каждую клеточку, потом спустился на нежные ягодицы, бедра, подмышечные впадины. Каждое нервное окончание запело в ответ, И когда он дошел до подошв, наслаждение стало почти невыносимым. Казалось, кто-то щекотал ей подошвы. Ничто не могло возбудить ее больше.

К тому времени, когда Африка закончил, все ее тело, от головы до ног, трепетало. Не в силах даже пошевелиться, она только тихо постанывала. Негромкий смех Африки, слившийся с журчание воды и звоном колокольчиков, звучал, как обещанный хор. Острота, с которой ее тело отозвалось на «проливной дождь», напомнил ей, каково это – отдаться без остатка. Сосредоточившись на духовной жизни, Мэри Фрэнсис считала ее смыслом собственного существования: но теперь страсть, не имевшая отношения к религии, зажгла ее изнутри. Она была уже не в состоянии погасить этот огонь, погрузившись в мир плотских ощущений.

– Все? – выдохнула она с мольбой, когда Африка опустил ветки бамбука. И испугалась: вдруг он решит, что она ждет не дождется, когда прекратится «проливной дождь»! На самом же деле все наоборот: тело ее отзывалось на него радостно.

– Не открывай пока глаза, – предупредил он. – Сейчас я переверну тебя и закончу процедуру.

Он поднял ее и перевернул, устраивая поудобнее.

Девушка почувствовала, как на глаза ей опустился прохладный компресс. Потом Африка поднял ее руку и начал обеими ладонями втирать в кожу какую-то мазь. Натертые места начали приятно гореть.

– М-м-м, – простонала она.

– Нравится?

Уставившись в черноту опущенных век, она поняла, что улыбается. Казалось, тепло проникает до самых костей. Ощущение становилось все острее, кожу по-настоящему жгло.

– Слишком горячо, – пробормотала она, с трудом ворочая языком.

Голос негра доносился откуда-то издалека, напоминая шум горной реки.

– Это всего лишь яд, дорогая. Твоя кожа впитывает его, и, как только он впитается, жжение исчезнет.

– Яд?

– Да, разве я не сказал тебе? От него твоя кожа станет еще белее. Не останется ни одной веснушки, ни единого пятнышка. Ты станешь совершенством.

– Не надо, мне нравятся мои… – она хотела сказать, что любит свои веснушки, но это была неправда.

Мэри Фрэнсис всегда мечтала избавиться от них. Особенно от тех, что на груди и на переносице. Но Африка все говорил и говорил, и невозможно было его прервать.

Впрочем, она уже была не в силах вымолвить ни единого слова. Голос Африки доносился откудо-то издалека.

– Вспомни, женщины всегда использовали мышьяк, чтобы приобрести томный, хрупкий вид? Только мой яд наружного применения. От него меньше вреда печени.