Непокорный алжирец. Книга 1 - [23]

— Ведь я, Фернан, бросаю на чашу весов не только состояние, но и жизнь. Что же ещё требуется для беспокойства? Сулье рассказал мне обо всём. Не торопитесь ли вы, Фернан? По-моему, хотите скакать на неосёдланном коне. Этак вы, дружок, до финиша не доскачете. Боюсь, пыль носом пахать будете, пропадёте ни за су…

Вошёл официант, поставил поднос на стол и хотел было наполнить бокалы, но Шарль с досадливым нетерпением махнул рукой.

— Не надо!.. Иди!

Сам налил пива, отпил глоток. Насупил брови, собираясь с мыслями.

Вдруг генерал с юношеским проворством вскочил с кресла, чуть приоткрыл дверь. В гостиной с журналом в руках сидел — нога на ногу — капитан Жозеф. Казалось, он целиком погружён в чтение. Однако едва генерал выглянул, он тотчас вскочил. «Молодец!» — генерал кивнул ему и вернулся к Шарлю, прикрыв дверь.

— Так, — сказал он, — значит, говоришь, носом пыль пахать будем? Пропадём ни за су?..

Уловив насмешку в голосе Фернана, Шарль рассердился.

— А что, неправда? Помнишь наш прошлогодний разговор, что я тогда говорил? «Не торопитесь, Фернан! Десять раз отмерьте, а уж потом режьте!..» Не захотели послушать дельного совета. И чего добились? Докатились до края пропасти — и назад. Ещё благодарение богу, что головы сохранили. Одного не забывайте: если и на этот раз поскользнётесь, то головы вам не сносить, так и знай!

Генерал помедлил, обдумывая ответ. Покрутил бокал в пальцах и поставил на стол, не пригубив. Озабоченность Шарля в общем-то понятна, надо успокоить его, обнадёжить.

— Думаю, что оснований для беспокойства нет, — начал Ришелье. — Наши дела идут превосходно, Сулье многого не знает. Не случайно же мы называем нашу организацию секретной. Всё делается в условиях жесточайшей дисциплины и строжайшей тайны… Вот ты опять повторяешь: «Не торопись!» Мы не торопимся, милый мой Шарль, мы просто не хотим упустить подходящий момент, только и всего! Время — вот один из наших главных союзников, время! Если мы хоть немного помедлим и упустим момент, вот тогда ты окажешься совершенно прав: можем очутиться в пыли, и на дне пропасти, и ещё дальше. Но мы его не упустим, будь уверен!.. Ты бросил на чашу весов своё состояние и свою жизнь, что ж, без риска нет игры. Кто не рискует, либо не выигрывает совсем, либо выигрывает гроши. А нам необходимо сорвать банк… И потом, на чаше весов не только твоё состояние, на чаше весов — прошлое и будущее Франции, её слава, её честь!.. Разве мы сами не понимаем, насколько сложно дело и как нелегко его выполнить? Видит бог, понимаем! Мы отдаём себе ясный отчёт, что малейшая неосторожность будет стоить жизни тысячам французов. Поэтому каждый шаг делается с оглядкой, каждый шаг дублируется и перепроверяется… Нет, Шарль, беспокоиться тебе не о чём!

Генерал залпом выпил виски и налил снова, от его спокойствия не осталось и следа. Глаза блестели, голос набрал силу. Он закурил, жадно затянулся несколько раз, окутываясь клубами дыма, сунул недокуренную папиросу в пепельницу.

— Ты вспомнил прошлый год… — снова заговорил он. — Верно, попытка наша потерпела фиаско, но жертвы не были напрасными. Мы прошли серьёзное испытание, провели можно сказать, генеральную репетицию того, что свершится завтра. Неудача заставила нас взглянуть по-новому на многие вещи… С тех пор над Средиземным морем пронеслось много ветров. События в наши дни меняются молниеносно. Год — срок немалый, и в Алжире и в метрополии обстановка изменилась в нашу пользу. Тогда в Париже никто не принимал всерьёз версию о мирных переговорам с мятежниками. Ныне же маски сброшены! Для всех стало очевидностью, что правительство придерживается трусливой политики и намерено сделать из Алжира второй Индокитай. Нет, Шарль, время не прошло даром, горькая действительность сослужила нам хорошую службу. Прошлый раз мы опирались всего-навсего на шесть-семь дивизий. А теперь одних только генералов и полковников в нашей организации больше трёхсот! Больше двух тысяч майоров и капитанов ожидает приказа! А солдат…

Генерал пригубил бокал, зажёг погасшую папиросу. Молчание Шарля он воспринял как согласие с его доводами и уже собирался окончательно положить брата на обе лопатки, как Шарль поднял тяжёлую голову.

— Не слишком ли вы переоцениваете роль военных сил?

Генерал удивлённо взглянул на него.

— А разве сейчас во Франции есть какая-либо другая реальная сила, кроме армии? Кто сделал правителями нынешних правителей? Мы, военные! Разве раскрыл бы так легко Елисейский дворец свои двери, не будь тринадцатого мая[11]?

Шарль согласно кивнул.

— Всё это так, Фернан… Только ты забыл об одном очень важном обстоятельстве — редком единодушии, которое было тогда среди военных. Все вы хотели тогда одного — поставить во главе правительства своего человека. Поставили. А теперь вы собираетесь этого же человека сместить. Почему? Причину понимаешь ты, понимаю я, однако очень многие этого не одобряют. — Шарль наполнил бокал пивом и выпил его одним глотком. Достал из кармана платок, отёр губы, выпуклый лоб, толстую, в жирных складках шею. Лицо его покраснело — то ли от обильных за минувший день возлияний, то ли от волнения.