Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига - [100]

. Огромные затраты на быстро меняющиеся технологии усложняли малым банкам конкуренцию с крупными. Кроме того, все банки чувствовали сильное давление со стороны более широкого и разнообразного круга конкурентов – фондов денежного рынка и компаний по страхованию жизни. Перед клиентами открывался огромный, как никогда, выбор: теперь они нередко могли поместить свои деньги под больший процент, чем в коммерческих банках.

Чтобы выжить и остаться конкурентными, ведущие банки Америки пытались как можно быстрее расшириться посредством слияний и поглощений. Еще в 1993 году Зигги чувствовал, что пришло время продавать TCNJ[112]. Он занялся поисками покупателя, но так и не нашел подходящего клиента, который согласился бы заплатить высокую цену и разделить с Зигги власть и которому Зигги мог бы доверить состояние своей семьи.

Сеть TCNJ стала чрезвычайно ценной: все филиалы, которых было уже почти сто, располагались в часе езды от центра Манхэттена, на севере Нью-Джерси – региона с высокой концентрацией богатств и промышленности. Теперь, когда отец скончался, семья наконец решила продать банк. Для обсуждения условий сделки они пригласили Оливье Саркози, одного из руководителей международного отдела группы финансовых организаций в UBS Investment Bank. В декабре 2003 года газета New York Times объявила, что корпорация North Fork Bancorporation of Long Island согласилась приобрести TCNJ за 753 миллиона долларов. Для тех, кто владел акциями TCNJ со времен разделения в 1983 году до приобретения банка в 2004 году банком North Fork Bank, прибыль оказалась невероятной. После дробления акций цена одной акции подскочила с 63 центов до 42,22 доллара, то есть увеличилась на 6755 %. Благодаря тому редкому факту, что акции как приобретателя, так и продаваемого банка при объявлении о слиянии пошли вверх и продолжали рост в течение всего периода вплоть до полного слияния, многие на Уолл-стрит объявили сделку слиянием года[113].

Зигги всегда был с отрывом крупнейшим акционером своего банка. Менее чем через год после его смерти его состояние, таким образом, составляло сотни миллионов долларов. «Неплохо, – сказал как-то Зигги, – для кривоногого еврея с плоскостопием, который не окончил даже детский сад и начинал с 240 долларами в кармане».

Эпилог

В 2017 году, когда Джесси, внуку Зигги, был тридцать один год, я встретился с ним в процессе работы над книгой, и было удивительно, насколько он был похож на фотографии Зигги в этом возрасте: то же привлекательное лицо, точеный подбородок и копна темных волос. Джесси унаследовал и страсть деда к сохранению памяти об иудаизме и Холокосте: он был одним из председателей комитета информации о Холокосте в Пенсильванском университете, а после окончания Уортонской школы бизнеса вступил в Совет следующего поколения Американского мемориального музея Холокоста. Джесси говорил, что это Зигги вдохновил его поддерживать еврейскую общину, жениться на глубоко религиозной еврейке и носить ермолку. Мы с Джесси даже похихикали при мысли о том, как Зигги сейчас смотрит с небес вниз с распростертыми руками и восклицает «Мазл тов!», причем так громко, что его слышит каждый еврей в США.

Когда родился Джесси, Зигги организовал брит милу – ритуальное обрезание еврейских мальчиков – и включил в церемонию необычный обряд: его восьмидневного внука пронесли по всему залу, передавая от одного выжившего узника другому. Эли Визель имел честь передать младенца Зигги, который выступал в роли сандака – человека, который держит на коленях новорожденного, пока моэль, специально обученный раввин или врач, совершает акт обрезания.

«Преемственность поколений – это то, ради чего жил мой дед, – рассуждал Джесси. – Он был уверен, что пережил Холокост, чтобы помочь устроить будущее еврейского народа, и эта уверенность сказывалась во всем, что он делал».

В 1990-х годах Зигги каждое воскресенье проводил с внуками. Человек, у которого почти никогда не было времени на что-то, кроме бизнеса, неизменно посещал школьные мероприятия мальчиков и праздничные обеды с ними. Почти каждый раз днем в воскресенье он пунктуально прибывал домой к своей дочери Шерри с коробками шоколадных конфет, чтобы поиграть с Джесси и Джонатаном в карточные игры.

«Когда было тепло, – рассказывал Джесси, – он порой говорил: “Знаете, в Освенциме никогда не было солнца”. Если стояла зима, он массировал пораженные артритом руки и замечал: “В Маутхаузене постоянно было очень холодно”. Я думаю, он видел в нас слушателей, так что в воскресенье у нас всегда были конфеты, карты и лекция о Холокосте. Я думаю, что многое от него унаследовал. Сейчас каждый раз, когда кто-то что-то говорит, я использую это как шанс пуститься в рассуждения о Холокосте».

Младший сын Шерри, Джонатан, тоже многое перенял от деда. Он был назван в честь двух маленьких родственников Зигги, убитых во время Холокоста, и, когда ему исполнилось тринадцать, Шерри подготовила для каждого из гостей на его бар-мицве экземпляр стихотворения «Бабочка», написанного Павлом Фридманом в двадцать один год в концентрационном лагере Терезин. Фридман умер в Освенциме через два года. У других еврейских мальчиков бар-мицвы часто бывали тематическими: спортивными или основанными на голливудских фильмах. А стихотворение Павла, врученное гостям Джонатана, значило, что это не обычная американская бар-мицва, а напоминание о прошлом деда, прошедшего Холокост.