Непокоренные - [35]

Степан шел полевой дорожкой меж массивов осыпающейся ольховатской ржи и всю дорогу весело ругал себя:

"Чиновник ты! Цыплякову поверил, а в народе усомнился, чернильная твоя душа? Вот он, народ - непокорный, могучий. Бюрократ ты, кресло потертое! Не молчит он - звенит! Как сухое дерево, звенит ненавистью, по искре тоскует. А тебя, бумажная твоя душа, сюда спичкой и поставили. Да нет, не спичкой! Спичка чиркнула и погасла. Кремнем. Кремнем должен ты быть, Степан Яценко, чертова твоя душа! Чтоб от тебя искры летели и раздувалось пламя народной мести".

Обо всем этом и рассказал Степан Вале, когда они наконец встретились.

Они проговорили всю ночь.

У Вали тоже был ворох вестей для Степана.

- От Максима приходил человек, - сказала она.

- От Максима? - обрадовался он. Максим, как и он, был поставлен обкомом для работы в подполье. - Ну, что Максим?

- Пока жив! - улыбнулась Валя. - Большие дела у него! Шахтерских отрядов несколько... Три комсомольских...

- Вот как! - даже позавидовал Степан. - Это хорошо.

- Приходили от Ивана Петровича...

- Ну, ну?

- Толком ничего не сказали. Видно, меня опасаются. Но явку дали. Иван Петрович просит передать - у него в хозяйстве урожай сам-семеро...

- А-а! - усмехнулся Степан. - Иван Петрович всегда был мужик агротехнический! Ишь уродило как!

- Ну, это все вести от людей, тебе известных. А есть и от неизвестных. Никому не известных.

Степан не понял.

- То есть как?

- В Вельске кто-то красный флаг поднял на парашютной вышке. Целый день висел. Немцы боялись - заминировано. Об этом флаге только и говорят вокруг!

- Кто же флаг поднял?

- Никто не знает! Я же тебе говорю: никому не известные люди.

- Этих неизвестных людей надо найти.

- Немцы тоже ищут...

- Ну, немцы могут и не найти, - засмеялся Степан, - а нам своих не найти совестно.

- Потом у нас - в нашем городе - тоже событие, - продолжала Валя.

- Что у нас? - всполошился Степан. Он любил свой город, гордился им и всякую весть о нем встречал ревниво.

- Немцы на главной улице каждый день сводку вывешивают. Народ читает, кто верит, кто нет, но у всех - уныние. И вот стала каждый день под немецкой сводкой появляться другая. Понимаешь? Написано детским почерком. На листке школьной тетради. Чернилами. И даже, - улыбнулась она, - с кляксами...

- Что же в этих листках? - недоумевая, спросил Степан.

- Опровержение! Какой-то малыш каждый день - заметь, каждый день! опровергает Гитлера: "Не верьте Гитлеру - все, собака, врет. Я слушал радио. Наши не отдали Сталинград. Наши не отдали Баку". Немцы срывают эти листки, ищут виновника, а ничего сделать не могут. Опровергает малыш Гитлера каждый день, и Гитлер с ним справиться не может! Об этом весь город говорит.

- Кто ж он? - взволнованно спросил Степан.

- Никто не знает. Может быть, кто-нибудь из моих малышей...

Степан удивленно посмотрел на нее, не понял. Потом сообразил, что она говорит о своих школьниках. Он всегда забывал о том, что она не только жена.

- Да, может быть, кто-нибудь из твоих мальчиков... - сказал он, извиняясь за свою забывчивость.

- И я все думаю: кто? - продолжала Валя, сияя влажными глазами. - Это кто-нибудь из наших радиолюбителей. Но в седьмом классе все мальчики увлекаются радио. И я не знаю - кто. Иногда мне кажется, что это Миша... А иногда, что это Сережа...

Степан молча слушал ее.

- Сколько их таких, - задумчиво продолжала она, - мальчиков, девушек, стариков, подымающихся в одиночку. По приказу своей совести.

- Найдем! - горячо сказал Степан. - Мы будем строить, Валя, наше подполье, как строят пороховой погреб, - осторожно и основательно.

И он стал строить подполье, как пороховой погреб.

Появились связи, отряды, явки, люди, цепочка людей, знавших только правого да левого соседа. Степан знал их всех, и земля, казавшаяся ему после ухода наших войск мертвой, задушенной, сейчас ожила, населилась людьми, готовыми к борьбе.

К Степану часто приходили связные от партизан, от подпольных групп; приходили и с Большой земли, чаще всего девушки.

- И вам не страшно, дивчата? - спрашивал он, искренне удивляясь.

Некоторые обижались. Другие задорно отвечали:

- А чего же бояться на своей земле?

Стали действовать отряды Максима. Запылали немецкие казармы, полетели под откос поезда. Тихие ночи озарялись пламенем малых, но жестоких битв в тылу.

Немцы ответили виселицами. Где-то ждала виселица и Степана. О нем уже знали. Его искали. Но он не думал теперь о смерти. Он снова чувствовал себя хозяином на своей земле.

Да, он здесь был хозяином, а не бургомистры и гаулейтеры. Ему вручили свою душу люди, его приказов слушались, даже и не зная его. И он ощущал себя сейчас, как и раньше, хозяином, военачальником, вожаком, а чаще всего приказчиком народной души. Душеприказчиком. Ему мертвые завещали ненависть. Ему живые вверили свои надежды. Качающиеся на виселицах товарищи поручили ему месть за них.

У него было теперь большое "хозяйство", куда более сложное и богатое, чем раньше; все это хозяйство надо было держать в памяти, ничего не доверяя бумаге. Он должен был помнить имена и адреса, даты и сроки, поступки и планы, черты лиц и свойства характеров, выражение глаз каждого человека в минуту опасности. Он должен был знать, кому можно верить целиком, кому наполовину, кому нельзя совсем. Кого надо ободрить, кого отругать, кого обнадежить, с кем помечтать вместе, а кого при первом же случае уничтожить, как Иуду.