Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время - [73]

Как отмечал Ф. Энгельс, анабаптизм в эпоху Реформации получил достаточно широкое распространение в среде предпролетариев, или плебеев, которые «…в то время были единственным классом, находившимся совершенно вне существующего официального общества. Они стояли как вне феодальных, так и вне бюргерских связей. Они не обладали ни привилегиями, ни собственностью»[39]. Учение «перекрещенцев» послужило религиозной оболочкой для предпролетарских мечтаний о бесклассовом обществе. Вместе с тем именно анабаптизм обнаружил, как тесна была эта оболочка для выражения идеалов пусть еще только нарождавшегося «рабочего сословия».

Анабаптисты немало потрудились над истолкованием библейско-евангельского наследия, выдержанным в духе примитивных мечтаний об обществе, где не будет ни государства, ни частной собственности. Однако достаточно быстро обнаружилось, что невозможно, не впадая в кричащие противоречия, представить Моисея и пророков, Христа и апостолов в качестве провозвестников социального равенства и общности имуществ. Анабаптистские лидеры вынуждены были поэтому ставить под сомнение какой-либо целостный смысл Священного писания, отстаивать пророческий произвол в обращении с библейскими текстами, ссылаться на знамения, видения и «вещие сны». Наиболее радикальное из разбуженных реформацией движений оказывалось на первых порах и наиболее субъективистским.

По прибытии в Виттенберг Шторх, Дрексель и Штюбнер немедленно приступили к активной анабаптистской проповеди. Никлас Шторх, сын разорившегося цвиккауского мастера-суконщика, изведавший горький удел башмачника и уже обративший в «перекрещенство» немало простых ремесленников, отправился в виттенбергские мастерские и харчевни. Он говорил о небесных голосах, которые слышал ночью и днем и которые сообщили ему о близком втором пришествии Христа. Он говорил, что Христос явится для сокрушения богатых и властвующих. Он призывал готовиться к приходу Спасителя — бежать всякого обогащения и службы, не платить налогов и, приемля мученичество, устраиваться в жизни так, как пристало «христианским братьям». Он предостерегал от посещения «богопротивных храмов» и от доверия к тем, кто учит праведности по книгам. Книги, объявлял Шторх, есть творение рук человеческих, а если бы бог хотел просветить верующих через чтение, он посылал бы им книги прямо с неба. По временам речь полуграмотного учителя становилась сбивчивой и темной. Он грозил Страшным судом и заявлял, что в день его свершения будет сидеть подле бога вместо архангела Гавриила. Тогда суконщик Дрексель толковал его, как толкуют оракула.

Марк Штюбнер, печатник, недоучившийся богослов, в недавнем прошлом слушатель Лютера, вел беседы в кругу виттенбергских студентов и преподавателей. Главной темой этих бесед была борьба против «книжничества». Ссылаясь на евангельские тексты, Штюбнер объявлял, что самый верный взгляд на Писание есть взгляд наивный. Любая ученость портит христианскую восприимчивость, которой богато одарены люди простые и невежественные. Было бы поэтому правильным вслед за духовным сословием ликвидировать и сословие ученое, закрыв школы и университеты, где людям «попросту портят голову». Чтобы правильно понимать Библию, надо заниматься земледелием и ремеслом, а не древними языками, схоластикой или церковной историей.

Как ни необычны были эти идеи, образованные слушатели Штюбнера не могли не признать, что он рассуждает последовательно и даже реформаторски последовательно. Ведь сам Лютер неоднократно подчеркивал, что смысл Писания вполне доступен неученым людям («простая дочь мельника, имея веру, может его толковать»).

Проповедь анабаптистов взбудоражила и неученую и ученую городскую аудиторию.

Нельзя сказать, чтобы виттенбергские подмастерья, возчики и работники пивоварен уверовали в небесное посланничество Никласа Шторха. Однако они стали с большим доверием относиться к своим собственным впечатлениям, чувствам и предчувствиям. Каждый отчасти ощутил себя пророком. Цвиккауский суконщик проповедовал ненасилие, но многие его слушатели прониклись идеями активного неповиновения. Они не только отказывались вносить деньги в «общую кассу», но и грозили расправиться с учредителями нового («половинчатого и путаного») церковного порядка.

Идеи Штюбнера также получали крайнее истолкование. Даже такой закоренелый «книжник», как Карлштадт, вскоре сделался большим штюбнерианцем, чем сам Штюбнер. Легенда рассказывает, что ранней весной 1522 года профессор ходил по дворам и просил, чтобы простые люди растолковали ему темные места Библии. Обращаясь к студентам, Карлштадт рекомендовал не уродовать более свой ум учеными занятиями, а стать земледельцами или выучиться ремеслу. Ректор виттенбергской латинской школы Георг Мор поступил еще решительнее: он потребовал от родителей, чтобы те забрали детей домой.

Город переживал своего рода нигилистическую «переоценку ценностей». К началу нового учебного года число записавшихся студентов и школяров сократилось более чем на одну треть, а те, кто приступил к учебе, предпочитали сходки лекциям и семинарам. Мышление и речь опростились: возникла мода на грубость, прямолинейность и бесшабашность. По словам Ф. Бецольда, все выглядело так, словно в результате начинающейся реформации «проступила не обузданная до конца римско-католической дисциплиной первобытная дикость германского племени».