Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время - [61]

К виттенбергской реформации юноша император относился с брезгливой враждебностью. Узнав об «Эльстерском аутодафе», он назвал Лютера «мятежником и негодяем». Он соглашался с теми своими советниками, которые видели в «лютеранской ереси» не только призыв к насильственному низвержению мирского господства папы, но и тайное покушение на авторитет всякой «богом установленной власти».

В действительности трудно было придумать наговор более лживый и злопыхательский.

Определяя папское господство как «антихристово», Лютер с самого начала исходил из того, что с антихристом нельзя бороться силой, что бунт, мятеж и народная расправа суть его же собственные сатанинские орудия. Евангельский путь борьбы с папизмом реформатор видел в ненасильственном сопротивлении, осуществляемом твердо, бескомпромиссно, с решимостью христианского мученичества. Папскую церковь следует не низвергать, а отлучить — подвергнуть остракизму всей религиозной общины. Оставшись один на один со своей ложью, потеряв всех, кого ему до сих пор удавалось искушать и обманывать, обличенный антихрист потеряет свою демоническую силу и расточится: «низойдет, как пришел».

Лютер видит, конечно, что вред, причиняемый папством, состоит не в одной только лжи. Рим грабит немецкую землю, чинит в ней неправый суд и проливает невинную кровь. Но, поступая так, он оскорбляет уже не совесть каждого христиански верующего мирянина, а законную, «богом установленную» светскую власть. Она-то и должна пресечь все экономические и судейские злоупотребления Рима, объявив, если потребуется, настоящую войну курии. Она же должна обуздать насилие, которым «антихристова церковь» может ответить на ненасильственное сопротивление своей паствы, на «отлучение снизу», символизированное сожжением папской буллы. Именно эти установки реформатор развивает в своих знаменитых (процитированных Ф. Энгельсом в работе «Крестьянская война в Германии») рассуждениях из предисловия к «Диалогу» Приериа, который, как мы уже упоминали, был предан гласности весной 1520 года. Любому и каждому христианину Лютер адресует следующий призыв: «Да покинем мы этот Вавилон, где царствуют слуги маммоны, неверящие, отступники… совратители, разбойники, симонисты…» Далее он говорит (пока еще гипотетически): «Если Рим верует так же, как Приериа, то да будут благословенны греки и богемцы (то есть самые упорные еретики. — Э. С.) и все, кто пытался разделаться с ним… Если романисты зашли в своем неистовстве так далеко, тогда, на мой взгляд, не остается ничего другого, кроме как призвать императора, королей и князей с оружием в руках выступить против этой чумы и говорить с этими людьми не словами, а мечом». И наконец: «Если мы караем воров мечом, убийц виселицей, а еретиков огнем, то не должны ли мы тем скорее напасть на этих вредоносных учителей пагубы, на пап, кардиналов, епископов и всю остальную свору римского содома, напасть на них со всевозможным оружием в руках и омыть наши руки в их крови?»[35].

В июне 1520 года появился памфлет Лютера «К христианскому дворянству немецкой нации…», где идея правомерного насилия светских верхов по отношению к папским священникам приобретает характер политической программы действия. Под «немецким дворянством» Лютер, как правильно подчеркивает историк из ГДР Г. Чебитц, понимает не дворянско-рыцарский слой в узком смысле слова, а всех, кто объединялся в то время под понятием «начальства» (Obrigkeit) или «имперских чинов».

Кого же видел реформатор во главе этого «благородного воинства», с оружием в руках выступающего на защиту новых евангельских мучеников? Да самого недавно избранного германского императора Карла V!

Лютер не исключает, что немецкий мирянин-простолюдин может с оружием в руках бороться против папской власти. Но он считает, что это дозволительно для простолюдина только как «доброго подданного», который идет на службу в армию своего государя, объявившего войну римским преступникам. Никакого самочинного мятежа (не только плебейско-крестьянского, но и идущего под флагом дворянско-оппозиционных союзов) бюргерски ограниченный религиозный идеолог не приемлет.

Показательны в этом отношении события, случившиеся в июле — августе 1520 года.

Сразу после появления буллы «Exsurge Domine» немецкий рыцарь-кондотьер Франц фон Зиккинген через Гуттена предложил Лютеру военную защиту. Он просил реформатора явиться в Эбернбург, в центр дворянского заговора против епископов и князей. Лютер шесть недель медлил с ответом, а затем переслал Гуттену и Зиккингену свой почтительный отказ. В нем, в частности, говорилось: «Я не хотел бы, чтобы Евангелие отстаивалось насилием и пролитием крови. Слово победило мир, благодаря слову сохранилась церковь, словом же она и возродится, а антихрист, как он добился своего без насилия, без насилия и падет».

Лютер, как мы могли убедиться, не был безоговорочным противником антипапистских насильственных действий. Но как бюргерский идеолог он признавал право на них лишь за законно избранным германским императором. Главе заговора реформатор мог проповедовать только ненасильственное сопротивление и нравственно-религиозную преданность слову Писания, уличающему антихристову папскую власть.