Непобежденные - [10]

Слезы хлынули из глаз отца.

– Папа! – ужаснулась Нина. – Прости!

– Нет! Нет! – покачал головою отец Викторин. – Тебя не будут больше дразнить. Тебя с нынешнего дня дразнить не за что. Я буду счетоводом в лесхозе.

Нина накрепко зажмурила глаза:

– Не надо, папа! Папа, я люблю Бога! Не надо! Я потерплю! Подумаешь – конины обожралась.

Отец Викторин поцеловал Нину в бровки.

– Голубчик! Мы будем дома молиться. О себе и о всех. О Людинове нашем.

Дома отец Викторин нашел один из своих рисунков, устроился возле окна. Его не трогали, а он то сидел, закрывши глаза, то вглядывался в рисунок, и карандаш взлетал над бумагой.

Пришла Олимпиада. Она тоже теперь курсистка, учится на хирургическую сестру.

– Викторин! Иисус Христос, я это чувствую, страдает.

– Да, – сказал отец Викторин, глядя на рисунок. – Получилось!

Старец

Виктор Александрович лошадку понукать совестился, лошадка шла себе в удовольствие привычной дорогой, радуясь доброте возчика и благодати леса.

Деньги счетовод вез в Радомический участок: здесь собрали лесников на общее собрание и заодно на политучебу.

Лесникам платили семьдесят пять рублей в месяц, их в лесхозе было двадцать пять человек; пятерым объездчикам по сто десять рублей; техникам, начальнику лесоохраны – чуть меньше, чуть больше пятисот рублей. Нищенство, но с привилегиями. Дрова – бесплатные, сено – бесплатное, огород – шесть соток. Такую бы привилегию в Огори иметь.

В Огори, в священниках, Виктор Александрович с Полиной Антоновной корову держали, Вербочку. Непростое было дело – сена на зиму заготовить. Впрочем, заботы о Вербочке были недолгими. За неуплату налогов уполномоченный свел корову со двора. Покупали для Ниночки: родилась здоровья некрепкого.

– Ну, что ж ты, милая! – упрекнул Виктор Александрович лошадь, но даже вожжой не стал взбадривать.

Лошадка согласно мотнула головой и пошла рысью. Веселей, без натуги.

– Спасибо, спасибо! – Улыбнулся, а на сердце – маета. Не мог принять себя, преображенного невзгодою.

Отец Викторин – в прошлом. Ряса, привычная с семинарии, – в прошлом. Борода – в прошлом. Пиджак после выпускных экзаменов куплен. Первый и последний. Не раздобрел в попах. Рубашка с вышитым воротом – труд матушки. Когда носила под сердцем Ниночку, рукодельем занималась.

Бороду сбрил, чтоб начальников не раздражать. Но ведь и крест снял. Силу священника, силу России.

Виктор Александрович закрыл глаза. Благословенную тяжесть креста на груди воскресил в себе. Без креста – товарищ товарища. С квартиры не погонят. Корову не отнимут.

Корову придется купить. На оклад счетовода в городе жить голодно. За уроки Нины молоком можно будет расплачиваться.

Мадам Фивейская за пять лет дала Нине, школьнице, знание немецкого языка на уровне выпускницы института. Французский тоже идет хорошо. И это еще не всё. Нина даже с очень деревенскими девочками не позволяет ни малейшего превосходства… Пригодятся ли аристократические манеры в жизни?

Дорога пошла в распадок. По ложбине струился ручеек. Виктор Александрович свернул с дороги, лошадь и телега проторили в высокой траве зеленый тоннель. Не хотелось выслушивать политграмоту от какого-нибудь малограмотного, не спешил к лесникам.

Виктор Александрович лошадь разнуздал. Лошадка принялась хватать траву, а он встал среди цветущего шиповника и молился.

Не ради корысти, не ради страха оставлена служба. Но ведь оставлена.

– Господи! – молился Виктор Александрович. – У меня не хватает ума прозревать Твой замысел. Господи! О чем Ты говоришь всему народу русскому и нам, живущим в Людинове? Смиряться? Смирились. Терпеть? Терпим. Прости меня, Господи! Вразуми…

Запел: «К Богородице прилежно ныне притецем… Погибаем от множества прегрешений… Кто бы нас избавил от толиких бед, кто же бы сохранил доныне свободны? Не отступим, Владычице, от Тебе: Твоя бо рабы спасаеши присно от всяких лютых».

Собрал в ладонь лепестки цветущего шиповника. Пахло медом, розами, но душа жаждала запаха ладана…

Не мог решить: кто он без храма? Из сана не извержен, от священства не отрекался. В мыслях того не было. Но как жить теперь? Священник за прихожанина в ответе, за каждого человека в Людинове. И в России! И в мире! А за что в ответчиках счетовод? За ведомость и за рубли?

Власть грозит тюрьмой, а то и казнью, если он втайне будет совершать требы. Хоронят теперь без отпевания, брак не венчают, но регистрируют, новорожденных не крестят, а нарекают гражданами СССР. России не существует для властей и для народа русского. Есть Татарстан, Узбекистан, Якутия, Калмыкия, а России нет – РСФСР.

В деревнях расшифровывают сие наименование: «Ребята, смотрите! Федька серит редькой».

Подошел к осинке. Изумительный цвет коры! Тоже ведь зеленое. Из осины резали купола деревянных церквей. Осиновые покрытия со временем обретают серебряный цвет.

Сорока вдруг затрещала.

От ручья шел человек. Скорее всего, крестьянин, то есть колхозник. Длинная, до колен, рубаха, домотканая. Плисовые штаны, но босой… На голове же – баранья ушанка.

– Лесная роза цветет! – сказал человек, кланяясь в пояс. Борода с проседью, но не стариковская. Глаза веселые, щеки – яблочками.