Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [70]

«Ваше превосходительство! остановитесь. Полно; все теперь благополучно»[497].

И действительно, как выразился он сам жестко, но выразительно: «канакаевцы почти все перехошены»[498], их предводитель был убит в бою. Через два дня генерал благодарил главного виновника победы – полковника П. С. Телегина:

«Петр Сергеевич! Заглавное дело Вашего высокоблагородия и Николая Ивановича[499], протчих начальников и войск жертвую Богу и Императрице»[500].

Однако радость победы не лишила Суворова остроты духовного зрения: на всем пространстве отступления мятежников царили смерть, нужда и горе. Беглецы в ярости бессилия убивали пленных, резали свой скот и даже убивали своих жен и детей. Уцелевшие скитались в опустошенной степи, становясь легкой добычей голода и беспомощности. В эту минуту он снова доказал, что истинный герой лишь тот, кого природа вооружила не только разящим мечом, но и сострадающим сердцем. Он пишет 11 августа войсковому атаману:

«Милостивый Государь мой! Сколько прислано будет к Вашему Превозходительству от г. полковника Телегина взятых из оставленных без призрения и пропитания на полях гибели подверженных при волновании ногайских орд, малолетних и протчих пленных, Ваше Превозходительство благоволите, приняв, иметь в Черкасске впредь до решения его Светлости Князя Григория Александровича Потемкина по мое о них Его Светлости донесение»[501].

Но какова ирония судьбы, пытливые читатели мои! Этих кровавых событий можно было бы избежать, если бы в те времена депеши доставлялись поспешнее: 2 августа, находясь на марше, Суворов получил ордер от Потемкина о приостановке переселения ногаев и возвращении их в родные кочевья до будущего года! Тут же написал он об этом генерал-майору А. И. Иловайскому, но, едва закончив письмо, вынужден был сделать к нему приписку:

«По окончании сего получил сей час известие о весьма сильных бунтах. Я сию минуту выступаю. Бога ради, елико возможно, Ваше Превозходительство, поспешайте с толикими людьми, сколько ныне при вас в собрании есть, и к Кагальницкой мельнице войска подкрепить и оные спасти» [502].

Дальнейшее нам уже известно. Воистину: хотели как лучше, а получилось…

Увы, одни ошибки порождают другие: во второй половине августа наш герой покинул Ейск и ушел с частью войск к Копылу, в крепости осталась его жена. Через неделю к крепости прорвался из-за Кубани Тав-султан с большим отрядом немирных ногайцев. Три дня защитники Ейска отбивали атаки врага, жизнь их висела на волоске. Наконец 25 августа донские казачьи полки обрушились на осаждавших. Ейск был спасен. Теперь уже сама судьба решала все за полководца: после столь дерзкого набега он сам решил идти в экспедицию за Кубань. В ту самую, на которую в середине июля у него не было охоты[503]. Месяц провел он в Копыле, боролся с эпидемией, косившей наши войска, боролся с преступной ленью местного начальства, боролся с природой и готовил войска к походу. В середине сентября он сам назвал дату будущей атаки в письме к А. И. Иловайскому:

«Паки Ваше Превозходительство прошу предпринятое соединение изполнить непременно при наступлении ночи на 1-е октября, ибо уж здесь все меры приняты…»[504]

Через пять дней по написании этих строк отборные войска Кубанского корпуса выступили в поход.

Никто лучше самого Суворова не расскажет нам об этом предприятии. Обратимся к тексту его рапорта Потемкину:

«Кубанского корпуса легкой отряд войск, выступя 19 сентября от Копыла вверх Кубани <…> 20-го числа в ночи прибыл в урочище Ески Копыл, 25-го числа марш скрытной продолжался в ночах <…> прибыл на 30-е число[505] <…> до урочища Карт-Кешу. Чрез конфидентов слух был пущен закубанским племенам, как и в Суджук-Кале [506], что я отъехал в Полтаву, что войска обращены внутрь России для войны с немцами, что их малая часть следует к Кавказскому корпусу для войны с персами, что строго повелено закубанским племенам ни малейших видов к неудовольствию не подавать, что нагайских татар повелено оставить в покое». [507]

Следом говорится о соединении с частями А. И. Иловайского на марше из Карт-Кешу, а далее:

«…в предположенном осьмом часу, в ночи на 1-е октября, корпус следовал безостановочно от прежнего лагеря двенадцать верст до переправы при урочище Токус-Тобе; сия была наитруднейшая, широтою более семидесят пяти сажен[508], едва не вплавь, противной берег весьма крутой, высокой и толико тверд, что шанцовым инструментом в быстроте движения мало способствовать можно было, артиллерия и тягости подымаемы были на канатах, картузы[509] и патронные веки переносили в руках, в студеной ночи пехота переходила нагая, все сие отправлялось на челе бунтовщиков: колонны поелику переправлялись, шли быстро вперед.

Отошед правым боком Лабы 12 верст на половине чрез топкое место до урочища Кременчик, донское войско под предводительством войскового атамана г. генерал-майора Иловайского, авангардные драгуны в команде г. подполковника и кавалера Лешкевича и резервной баталион гранодер при подполковнике Кропфе на рассвете ударили на бунтовщиков с великою храбростию и в десять часов по полуночи открылась полная победа! Побоище было по обеим сторонам Лабы, в числе показанных убитых <…> сочтены тела почетных мурз и главных нагайских наездников, кочевавших впереди прочих <…> Утружденные войски на месте поражения отдыхали два часа. Не можно было, чтоб от бегущих бунтовщиков в прочие аулы известии тотчас не разнеслись.