Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [203]

«Что касается до фельдмаршала Суворова, то Я предоставил его в распоряжение Его Величества Императора Римского. В нем нет недостатка, ни усердия, ни доброй воли; а ремесло свое он знает не хуже какого-нибудь министра или посланника. Пусть только ему предпишут чего от него желают, и ему останется исполнять…» [2057]

Взгляды Павла I на своих подданных в этом отрывке отразились как в капле воды: он, конечно, благожелателен к полководцу, но и на него, равно как и на любого русского, смотрит всего лишь как на вещь, хотя дорогую и редкостную, но вещь, которую он может предоставить в пользование другому императору. А тот может предписать, что он хочет от данного ему внаймы искусного слуги.

Неудивительно, что Франц II, получив это послание, вежливо, но твердо предписал Суворову исполнять свою августейшую волю:

«Искренний друг и Союзник Мой, Император Всероссийский ныне повторил мне, чрез графа Кобенцля, прежнее объяснение Свое, что предоставил вам, любезный фельдмаршал, принять главное начальство над Моею армиею, Он и вас совершенно вверил Моим распоряжениям; а потому немедленно надеюсь, что вы будете в точности исполнять предписания Мои»[2058].

И хотя написано это было уже 3 августа, то есть перед сражением при Нови, но сути положения Суворова дата не меняет: в глазах австрийского императора полководец являлся собственностью, временно переданной в пользование императором всероссийским, не более того. Счастье же полководца было в том, что к августу Павел I стал осознавать глубинный и преступный эгоизм австрийской политики, использовавшей его и кровь русской армии в своих корыстных интересах. Суворов в том и велик, что гораздо ранее своего повелителя разобрался, с кем имеет дело. Однако если самодержец и прозрел относительно императора Франца II и барона Тугута, то свой взгляд на русский народ и его место не поменял ни на йоту. Этим и объясняется печальный финал жизни нашего героя весной 1800 г.

Тогда же, в конце июня 1799 г., полководец удостоверился, что за его спиной Разумовский пытается прямо посылать предписания корпусу Ребиндера. Это вынудило его вежливо, но определенно просить прекратить подобную практику как вредную для ведения войны:

«Вена в воинских операциях не может никогда, как я, сведуща быть. Не заведите другого гофкрисрата; и один всю мою веру и верность крушит. Простите мне чистосердечие…»[2059]

Но граф настолько признавал верность политики Тугута и гофкригсрата, а это весьма прискорбно для русского посла, обязанного стоять на страже интересов России, что пытался оправдать австрийских горе-политиков перед Суворовым:

«Будьте уверены, что Император Римский и министр Его барон Тугут признают во всей цене заслуги, отменно вами оказанные. <…> в операциях военных никогда не хотят и не будут вам препятствовать; но правда, что опасаются, дабы политические разчисления в Кабинете не были разстроены…»[2060]

Но как же не хотят мешать, если их узкая и косная стальная паутина «политических разчислений» препятствует военным операциям того, кто спасает и укрепляет престол неблагодарных Габсбургов, за спиной его налагающих новые оковы на только что освобождаемую Италию? Горькая судьба гения, служащего дюжинным деспотам. Наступил июль, а соединенная армия стоит недвижно, как пришитая, теперь под Александрией, ожидая сдачи Тортоны и падения Мантуи, ибо такова воля Тугута. Суворов беспрестанно ругает гофкригсрат и треклятого его председателя в письмах к Разумовскому[2061]. Он шлет предписания Краю об ускорении осады и взятии Мантуи[2062], внимательно следит за положением дел в Швейцарии, словно чувствуя, что именно туда через три месяца закинет его военная судьба, старается воздействовать на эрцгерцога Карла, чтобы тот активизировал там своих генералов и не допустил занятия французами Сен-Готарда и Валлиса, Симплона и Сен-Бернара[2063]. Наконец, трижды повторяет фельдмаршал за 17 дней предположения о наступлении на французскую армию, укрывшуюся в генуэзской Ривьере[2064]. И еще дважды за следующую неделю (23 июля – 1 августа) пишет Суворов диспозицию к наступлению в предвидении приближающегося сражения[2065]. За этот месяц сдалась Тортона, и 19 июля капитулировала Мантуя. У нашего героя появилась надежда, что наконец-то руки его будут развязаны, а с ног сняты кандалы.

В эти недели вынужденного бездействия полководца в далеком Петергофе жалобы его наконец-то возымели некоторое воздействие, тем более и реляция о победе при Треббии достигла своего адресата. Как уже было сказано, Павел I стал менять свое отношение к Францу II и 12 июля собственноручно написал ему, прося, чтобы Гофкригсрат перестал мешать:

«Подобные действия <…> могут повести к последствиям самым гибельным для общего дела союзных Монархов, от которого зависит возстановление порядка и спокойствия в целом свете…»[2066]

А на следующий день он шлет рескрипт самому Суворову:

«Граф Александр Васильевич! Портрет Мой на груди вашей да изъявит всем и каждому признательность Государя к великим делам Своего Подданного. Им же прославляется Царствование Наше. Пребываю к Вам благосклонный