Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [202]

«…армия расположится при Поцоло-Формигаро; авангард у Нови; слабо занимает Оваду и Акви[2042]; посылает оттуда казаков и кавалерии по дорогам к Генуе до неприятеля <…> Находясь в этом расположении, армия отделяет 10 000 человек для осады Александрии и 3000 для блокады Тортоны.[2043] <…> По сдаче Александрии должна все силы обратить на Тортону, а по сдаче этой цитадели все силы могут быть притянуты к армии для нового наступательного предприятия…»[2044]

То есть было необходимо наступление на Геную с целью покончить с Итальянской армией и примкнувшими к ней остатками войск Макдональда. Этот поход завершал очищение Северной и Средней Италии от французов и мог предоставить время и средства для движения уже во Францию.

Сначала, казалось, все благоприятствовало этому замыслу: 11 июня сдался в плен гарнизон Туринской цитадели[2045]. Это должно было ускорить падение Александрии и Тортоны, ибо высвободившаяся после этого осадная артиллерия по рекам По и Тинара доставлялась «…для осады Александрийского замка, а потом Тортонского: ежели время и надобность допустит»[2046]. Так сообщал полководец императору 19 июня. А на следующий день Суворов письмом вызвал под стены Александрии инженера-полковника И. М. Гартинга:

«Как героя Туринского замка, я бы весьма желал ваше высокоблагородие здесь обнять и дружески прошу сюда поспешить, чтоб также и здешний замок пал пред ваши ноги…»[2047]

Казалось бы, все обещает новые успехи, но в тот же день, 20 июня, в письме к русскому послу в Вене Разумовскому Рымникский пишет:

«Всепочтеннейший мой друг, я часто без глаз, языка и памяти, извольте внять из цидулки Дмитрию Ивановичу Хвостову. Предуготовьте мне милостию вашею разбременение с мирскими суетами и спокойствие моим малочисленным дням»[2048].

Из текста можно понять, что он соединяет в одно целое физическую немочь и интриги венских недоброжелателей. Вскоре фельдмаршал напишет об этом открыто:

«Я очень в здоровье слаб, часто забываюсь и сумнительно, чтоб выдержал кампанию. Гофкригсрат во все мешается. Ежели давать баталию, то должно в Вене доложиться. Экивок[2049], энигма[2050], аллегория, дипломатик, сцептик[2051], скибистин[2052], сии стали покровом всегдашней вредной лжи. Гонения мне без малейшей истины: между дурака и плута, или оба в одном[2053]; интриг каждого с Гофкригсратом. Так обвыкли биты быть, чтоб один раз в 3-х отделенных корпусах погибло больше, нежели у меня на последних трех баталиях, и с великим трудом я то таинство постиг. Сим не мог я еще совершеннее победу одержать. Армия завоеваниями и победами слабеет без помощи. Французы от их земли близки, я и ныне чуть от службы не отказался. Удержала на время высочайшая милость всероссийского императора…»[2054]

Этот поток жалоб создает столь тягостное впечатление, что их источник можно было бы приписать только болезненному состоянию вспыльчивого и мнительного старика. Но подтверждением того, что раздражение его было вызвано австрийскими интригами, а болезнь лишь обострила его, служит короткий рапорт Суворова Павлу I от 25 июня:

«Робость венского кабинета, зависть ко мне, как чужестранному, интриги частных, двуличных начальников, относящихся прямо в Гофкригсрат, которой до сего операциями правил, и безвластие мое в производстве сих прежде доклада на 1000 верстах, принуждают меня Вашего Величества подданейше просить об отзыве моем, ежели сие не переменится. Я хочу мои кости положить в моем отечестве и молить Бога за моего Государя»[2055].

Этот рапорт ясно говорит об отчаянии полководца, ибо понятно, что такому государю, как Павел I, такой рапорт под влиянием каприза не пишут. Но пока бумага дойдет до Гатчины, надо продолжать служить, бороться с гофкригсратом, Тугутом, императором Францем и побеждать французов. И Суворов продолжает делать все это. Между тем Макдональд привел свои потрепанные полки, благо австрийцы их не преследовали, через север Тосканы в Лигурийскую республику и передал их под команду Моро. Несколькими днями позднее население Тосканы восстало, взялось за оружие и отвоевало свою столицу, славную Флоренцию, у французов. И это тоже было следствием победы при Треббии. В те же дни конца июня 1799 г. под Александрию прибыли из Турина осадные орудия и начались осадные работы. Было это в ночь с 29 на 30 июня, а 10 июля в полдень комендант крепости генерал К. М. Гардан принял парламентера:

«…11 июля сдал сей цитадель 1-го класса на дискрецию генералу графу Бельгарду, оказавшему в его неутомимости отличное рвение к службе…»[2056]

Заметим, что как бы Суворов ни был раздражен венскими интриганами, он всегда воздавал должное австрийским войскам и их генералам, когда они этого заслуживали.

Несколькими днями ранее прибыл в Италию и встал лагерем у Пьяченцы давно ожидаемый корпус русских войск генерал-лейтенанта М. В. Ребиндера, имевший в строю более 8500 человек (по спискам около 10 тысяч). Суворов произвел перераспределение обязанностей: вновь прибывший корпус был вверен Розенбергу, а его войска – Дерфельдену. Теперь русские войска в Италии насчитывали около 27 тысяч человек пехоты, артиллерии, саперов и кавалерии. Однако австрийский император был настолько недоволен победоносным русским полководцем, что имел дерзость жаловаться на него Павлу I и укорять нашего героя в неповиновении, раз тот игнорирует гофкригсрат. Русский самодержец прислал свой ответ через нашего посла в Вене: