Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [157]

«Любезный господин фельдмаршал Граф Суворов.

Как капитан Лангфрей к своему месту ныне отправляется обратно, то и посылаю при сем случае вам мой портрет и желаю чтобы вы приняли оный с таким же удовольствием, с какою охотою стараюсь к вам подать чрез то явный знак особливого моего к личным вашим достоинствам уважения. Впрочем я надеюсь, что вы теперь здоровы и понесенным вами неутомимым подвигам провождаете ваше время в отдохновении. Франц»[1517].

Во-первых, смущает форма уведомления о награде: отослать ее с офицером, едущим к месту службы в Польше, а не с особым курьером – это несколько странно. Во-вторых, слова, что портрет – «явный знак особливого моего к личным вашим достоинствам уважения», можно истолковать как то, что это ценный подарок, но никак не награда. В-третьих, покойный император Иосиф II возвел нашего героя за выигранную баталию в графское достоинство империи, а Франц II за выигранную войну, предоставившую возможность увеличить размеры страны, присылает всего лишь свой портрет, хотя и в бриллиантовой оправе. Это понижение статуса награды и по сравнению с предыдущей, и в свете оказанной услуги. Ну и в-четвертых, прусский король прислал свой высший орден Черного орла и второй после него орден Красного орла за услугу точно такую же, как и оказанную Францу II, но статус прусской награды значительно выше. А австрийский монарх прислать равноценную (в данном случае военный орден Марии-Терезии Большого Креста) не пожелал. Это было, конечно, его право, но такой поступок раскрывал отношение императора и к подвигу Суворова, и к Екатерине II, и к России. Это можно считать прологом той политики, которая будет характеризовать отношение Австрии к России и к Суворову во время итало-швейцарского похода 1799 г.

Как раз посередине между прусским и австрийским награждением 1 января 1795 г. последовал указ императрицы Правительствующему сенату с повелением «заготовить к подписанию нашему похвальную грамоту с изображением заслуг его» [1518] во время польской кампании.

Конец зимы 1795 г. принес нашему герою исполнение давнего желания: для Наташи нашелся жених. Им стал старший брат фаворита граф Николай Зубов. Ему шел 33-й год, через шесть лет судьба сделает его тем, кто первым нанесет удар по голове императору Павлу I в роковую ночь переворота с 11 на 12 марта 1801 г. Современники либо молчат о нем, либо характеризуют отрицательно. Однако за него высказалась сама государыня, ее вмешательство в домашние дела Суворова засвидетельствовано письмом фаворита фельдмаршалу, судя по всему, относящимся к поздней осени 1794 г.:

«Всемилостивейшей Государыне. показаться может необычайным, а может быть, и неприличным, что дочь столь знаменитого Российского полководца, слывущего столь привязанным и к вере, и к отечеству своему, отмеченная именем и покровительством Великой нашей государыни[1519], выдается за иностранного иноверца[1520]…»[1521]

Это был пробный, но весомый шар. Суворов все понял и спорить не стал, что видно из последней фразы поздравительного письма де Рибасу, отправленного из Варшавы 16 января 1795 г.:

«Поклонитесь от меня моим друзьям, особенно же Их Сиятельствам Графам Зубовым, которых я любил и уважал здесь, как родных, и было от чего»[1522].

Увы, даже великие люди имеют слабости, полководец явно так и не сумел пока что раскусить фаворита и его братьев. Но почему же обе стороны столь радостно устремились к этому брачному союзу?

Суворов нуждался в родстве с фаворитом, надеясь, что таким образом он раз и навсегда вырвет отравленное «оружие» из рук своих недоброжелателей: графов Салтыковых и князя Репнина. Он надеялся, что это сделает его ближе к трону и ему будет легче получить новое назначение, если у императрицы возникнут очередные военные планы. Дело было не в безмерности честолюбия или воинственности характера. Нет, причины здесь были совсем иного рода: он чувствовал, что годы берут свое, что здоровье изнашивается и время утекает безвозвратно. Он не столько страшился смерти: она неизбежна, сколько дух его возмущался перед перспективой старческих немочей и дряхлости (пример Румянцева был перед глазами). Поэтому он ясно отдавал себе отчет в том, что только военная практика возвращает ему силы и, что самое главное, не дает угаснуть душе под беспощадными ударами старости. Инстинктивно чувствовал он смертоносность для себя мирной жизни и потому постоянно думал о новых военных походах. Он хотел еще жить.

В чем же был интерес для братьев Зубовых? Они тоже думали о будущем, но совсем иначе. Они ясно видели, что государыня стареет, и мысль, что станет с ними за приближающейся роковой чертой, не давала им покоя. Думала об этом и Екатерина II, хотя и не ждала, что конец наступит так скоро. Однако же она все понимала и хотела обеспечить будущее своего последнего любимца. Ее слабостью был он, молодой мужчина, которого она себе «придумала» и не желала видеть его подлинной сущности. Судя по всему, она хотела передать престол старшему внуку князю Александру, минуя опасного для всех и для самого себя, а значит, и для будущего России сына Павла Петровича. Поэтому она и женила великого князя так рано, чтобы он считался совершеннолетним, поэтому-то она хотела, чтобы при нем хотя бы в первые годы рядом оставался Платон Зубов, которого она в своем ослеплении считала уже почти приготовленным к сложной науке управления империей. А чтобы переход власти и ее упрочение в руках Александра и Зубова были осуществлены беспрепятственно, второй должен иметь возможность опираться на военную силу. Раз так, то кто, как не первейший воин России, должен помочь в этом из-за родства с любезными ей братьями? В силу преданности своей государыне.