Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [153]
Итак, все эти дни Суворов и в переговорах с варшавским магистратом, и в ордерах, дошедших до нас, говорит об одном и том же: мирное население может быть вполне спокойно, его безопасность как личная, так и имущественная гарантирована русским главнокомандующим. Сдающиеся войска должны быть приняты милостиво и даже дружественно. Суровость будет только по отношению к тем, кто продолжает сопротивляться. Вот как определяет он эту линию поведения в письме к генералу Шевичу 4 ноября, рассуждая о нежелании генералов Магдалинского, Вавжецкого и Гедройца сложить оружие:
«Вы видите, между тем, что не 20 000, идет дело на гонор <…> причем обыкновенной отзыв отчаянности стать за оной до последней капли крови. Мечта сия могла пройти, как Горжанской[1481] отсюда к ним возвратился. Удача им вяще услождена; будьте с ними милосердны, однако, затем упорных[1482] бейте до конца наипоспешнейше! Впротчем, покоряйте, увольняйте, возвращайтесь скоро назад…»[1483]
Надо отметить, что из рапорта 10 ноября к фельдмаршалу Румянцеву видно, что все генералы, упомянутые в письме 4 ноября, сдались. Применять оружие против упорствующих не пришлось[1484].
Наконец, в «Реляции о занятии Варшавы» 7 ноября сказано:
«29-го числа в 9 утра торжественно победоносные войски <…> с барабанным боем и музыкою в Варшаву вступили <…> На самом берегу, при переходе мосту, магистрат и все мещанство, вышед во сретение победителей с хлебом и солью, поднесли городские ключи. Берег, улицы, площади, все были усыпаны народом, повсюду кричали: “Виват Екатерина”. Когда генерал-порутчик Потемкин отправлен был от меня к королю обнадежить его в безопасности и успокоить, при въезде его в королевский замок, множество народу, наполнявшего площадь в замке и улицы, встретили с таким же восклицанием…»[1485]
Таким образом, документы прямо свидетельствуют о стремлении Суворова действовать в отношении побежденных мягко, силу применять только к упорно сопротивляющимся, но как раз таковых и не оказалось. Но откуда же тогда жертвы, на которые обычно ссылаются обвинители? Во-первых, необходимо отметить, что они появились во время штурма, а не после капитуляции, как утверждает карикатура. К сожалению, во время сражения жертвы неизбежны. Войска, штурмовавшие Прагу, отлично знали об убийствах, совершенных в ночь мятежа, и не только в Варшаве, но и позднее в Вильно. Это озлобляло их, ибо избиение безоружных солдат в церквах и казармах совершалось не военными, а гражданскими, то есть было противно обычаям войны. Кроме того, во время штурма взорвался склад боеприпасов, начиненных для употребления. Это вызвало обширный пожар и ранения среди войск и обывателей, равно как и гибель множества людей в пламени пожара до того, как Суворов, явившийся лично в горящую Прагу, приказал тушить город. Наконец, жертвы среди населения объясняются и тем, что в бою приняла участие национальная гвардия, то есть ополчение Праги. Это те самые 3000 пражских обывателей с пиками, о которых наш герой писал 19 октября в рапорте Румянцеву[1486].
Необходимо сказать об обстоятельстве, о котором всегда писали в России до 1917 г. и которое старательно замалчивалось с конца 1930-х гг. Прага во времена Суворова вмещала обширное еврейское гетто, ибо в Польше до 1794 г. евреи были изгоями, могущими проживать только в специально отведенных районах городов и местечек. Религиозная нетерпимость лишала их большей части гражданских прав и делала людьми четвертого сорта. Декреты Т. Костюшко, провозглашавшие свободу для поляков и обещавшие равенство и раскрепощение, вдохновили пражан, и они, желая доказать преданность новой власти, составили национальную гвардию и решили принять участие в защите родного города, надеясь таким образом заслужить признание своих гражданских прав от польского правительства. К сожалению, русские солдаты в таких политических тонкостях не разбирались, и когда среди своих неприятелей они увидели пражских мещан, в том числе и евреев, что было по понятиям солдат ни с чем не сообразно, пощады давать им они не стали. Однако приказа истреблять гражданских, как мы видели, Суворов не отдавал, наоборот, требовал щадить их. Религиозной нетерпимостью и антисемитизмом он никогда не отличался, напротив, привык использовать польских евреев как поставщиков полезной разведывательной информации, это видно из документов.
Следовательно, то, что произошло на улицах Праги, – результат рокового стечения обстоятельств, неизбежных и нами перечисленных. Повторюсь, когда Суворов прибыл в Прагу вслед за войсками, он прекратил всякие насилия и, более того, проследил, чтобы мост через Вислу был сожжен, в том числе чтобы опьяненные кровью солдаты не ворвались в мирную и беззащитную Варшаву.
Итог всему вышесказанному подведут два документа. Первый – короткое письмо, написанное Суворовым Румянцеву 16 ноября:
«В Екатеринин день поднесена мне от магистрата Варшавского, именем обывателей, табакерка с лаврами из бриллиантов…»[1487]
На середине крышки был изображен городской герб – плавающая сирена и под ней подпись: Warszawa zbawcy swemu («Варшава своему избавителю»); внизу же герба – другая подпись, обозначающая день пражского штурма: «4 ноября (24 октября) 1794 года».
