Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [104]

Вернейший Ваш друг и слуга

Князь Потемкин-Таврический» [866].

Да, по прочтении такого письма понимаешь, что этих двух великих русских людей связывали в тот час чувства самой глубокой человеческой приязни и душевного доверия. Нам ясно, что на следующий день, когда князь писал реляцию императрице, сердце водило пером его. Заметим, кстати, что никому из своих подчиненных «великолепный князь Тавриды» таких писем никогда не писал. Что ж удивляться, что, получив это письмо, Суворов 18 сентября, когда реляция уже была на пути в Петербург, садится за стол и пишет своему фельдмаршалу следующие строки:

«Светлейший Князь! Милостивый Государь! Между протчим, 16 лет, близ 200 000[867]. Воззрите на статуты милосердным оком [868]; был бы я между Цинциннатом и Репным Фабрицием, но в общем виде та простота давно на небесах. Сей глуп, тот совести чужд, оной между ними, хотя редки токмо есть Леониды, Аристиды, Эпаминонды. Неккер хорош для кабинета, Демостен для кате-дры, Тюренн в поле. Дайте дорогу моему простодушию, я буду в двое лутче, естество мною правит. Драгоценное письмо Ваше цалую! Остаюсь с глубочайшим почтением…»[869]

Да, здесь он просит высокой награды. Письмо это не пропало втуне: 22 сентября Потемкин написал Екатерине II:

«Скоро пришлю подробную реляцию о суворовском деле. Ей, матушка, он заслуживает Вашу милость и дело важное; я думаю, что бы ему, и не придумаю; Петр Великий графами за ничто жаловал. Коли бы его с придатком Рымникский? Баталия была на сей реке»[870].

Письмо Потемкина еще ехало в Петербург, а уже через три дня, 25-го, А. В. Храповицкий отметил в своем дневнике:

«25 сентября. Подполковник Николай Александрович Зубов приехал курьером, с победой над Визирем 11-го Сентября, на реке Рымник, одержанной Суворовым и принцем Кобургским. Веселы. <…> О победе всем рассказывали с удовольствием, и Совет приходил поздравлять. Велено Вице-Канцлеру сообщить об оном всем нашим Министрам[871], с уверением, что, невзирая на победу, согласны принять мирные предложения. Спрошен ввечеру и переписал о сих победах письмо к Циммерману.

26 – Письма к Гримму и Циммерману, запечатав, послал на почту. <…> Сегодня молебствие за победы над Турками.

27 – Веселы от побед; много Пашей в плену. Суворов пишет к дочери, что он 11 сентября разбил Визиря в тот же день, как Огинского»[872].

Содержание записок более чем многозначительно: курьером, возвестившим о славной виктории, был послан старший брат нового фаворита П. А. Зубова, тем самым делали приятно императрице и задабривали фаворита, так как подобному курьеру был гарантирован новый чин за доставление счастливой вести. Кроме того, настроение государыни сразу улучшилось, и она стала активно использовать эту победу, потребовав в тот же день сообщить иностранным дворам о русских триумфах и тем придать больше веса своему желанию рассматривать вопрос о мире. Тут же, не откладывая в долгий ящик, сообщает в Германию и в Париж своим давним корреспондентам о наших военных успехах, дабы воздействовать на европейское общественное мнение в свою пользу и в пользу России. Да, победа Суворова пришлась как нельзя более кстати. А при дворе, замечу вам, кто вовремя угодил, тот наиболее и мил бывает. Особенного примечания в «Записках» заслуживает указание на то, что письмо к Наташе-Сувороч-ке, написанное с поля сражения, в копии уже известно императрице и всеми цитируется. Что и говорить, нравы XVIII столетия были, право слово, странные: то, что сегодня является предосудительным, тогда было делом обычным и свидетельствовало скорее о популярности автора, чем о нарушении тайны переписки.

После всего произошедшего стоит ли удивляться тому, что записал в своем дневнике услужливый А. В. Храповицкий:

«3 октября. Пожалованы: Суворов Графом Рымникским, Пл. Ал. Зубов в корнеты Кавалергардов и в Генерал-Майоры»[873].

Да, честь была велика, но к заслуженному награждению полководца привязали очередную ступеньку карьерной лестницы самовлюбленного фаворита, что было вполне в духе придворных нравов. Как будто чувствуя, что происходит в покоях Зимнего дворца, за сутки до возведения нашего героя в графское достоинство Потемкин пишет императрице о значимости того, что свершил полководец на берегах Рымны и Рымника:

«Если бы не Суворов, то бы цесарцы были наголову разбиты. Турки побиты русским именем. Цесарцы уже бежали, потеряв пушки, но Суворов поспел и спас. Вот уже в другой раз их выручает, а спасиба мало. Но требуют, чтоб я Суворова с корпусом совсем к ним присоединил и чтобы так с ними заливать в Валахию. <…> Матушка родная, будьте милостивы к Александру Васильевичу. Храбрость его превосходит вероятность. Разбить визиря дело важное. Окажи ему милость и тем посрами тунеядцев генералов, из которых многие не стоят того жалования, что получают…» [874]

Так писал Потемкин 2 октября, а через день он отправляет еще одно послание, в котором горячо ратует за интересы Суворова и дает ему высочайшую оценку:

«Сей час получил, что Кобург пожалован фельдмаршалом, а все дело было Александра Васильевича. Слава Ваша, честь оружия и справедливость требуют знаменитого для него воздаяния, как по праву ему принадлежащего, так и для того, чтоб толь знаменитое и важное дело не приписалось другим. Он, ежели и не главный командир, но дело Генеральное; разбит визирь с Главной Армией. Цесарцы были бы побиты, коли б не Александр Васильевич. И статут Военного ордена весь в его пользу. Он на выручку союзных обратился стремительно, поспел, помог и разбил. Дело все ему принадлежит, как я и прежде доносил. Вот и письмо Кобурхово, и реляция. Не дайте, матушка, ему уныть, ободрите его и тем зделаете уразу генералам, кои служат вяло. Суворов один. <…> Сколько бы генералов, услыша о многочисленном неприятеле, пошли с оглядкою и медленно, как черепаха, то он летел орлом с горстию людей. Визирь и многочисленное войско было ему стремительным побеждением. Он у меня в запасе при случае пустить туда, где и Султан дрогнет!»