Непобедимая - [8]

Через час я с тремя полицаями был на пути в Липицы. Мы ехали в телеге. В деревенской тишине машину слышно за несколько километров. Этого достаточно, чтобы преступник успел скрыться или замести следы. На телегу же никто не обратит внимания. Что касается машины, то я отдал надлежащие приказания. Теперь я был уверен в успехе операции.

В этот день с утра шел дождь. Очень кстати! Мы накинули на себя дождевики, и невозможно было догадаться, кто едет на старой телеге.

2. Рассказ Васи Правдина

Бабка мне сказала, чтобы я шел за грибами, я и пошел. Есть-то ведь нечего. Места грибные я знаю, скоро насобирал корзину и — домой. По дороге, конечно, выкупался, потому что я люблю купаться, когда дождик. В дождик — вода теплее. Вот иду я домой — слышу, на дороге телега поскрипывает. Интересно, думаю, кто это к нам едет? Потому что эта дорога только и ведет к нам в Липицы. Я, на всякий случай, залез в малинник, гляжу оттуда. Жду, когда телега покажется. Тут и дождь перестал, солнце пробилось. И я увидел телегу, на телеге четыре мужика едут. Что за люди — не разобрать: на всех дождевики с колпаками. Вот доехали они до малинника, где я спрятался, вдруг тот дядька, что лошадью правил, как заорет: «Тпру, стой, проклятущая!» Я гляжу из кустов, вижу он с телеги соскочил и давай чересседельник поправлять, — видно, ослаб. А дождевик на дядьке по земле волочится, мешает. Он и скинул его на телегу. Тут я сразу понял, что это за люди: у того дядьки повязка на рукаве и револьвер на боку со шнурком. Полицай это! Он дождевик сбросил, а другой мужик с телеги закричал, вроде как по-русски:

— Не смейт раздеться! Могут увидайт!

Ясно — немец кричит. И дурак поймет, что едут к нам немцы с полицаями.

Я, конечно, сразу домой. Им-то по дороге минут сорок трюхать, а мне напрямки, по тропинке, если изо всех сил — минут десять!

Прибежал домой — сказать ничего не могу, задыхаюсь прямо.

— Что с тобой? — спрашивает бабка.

Я говорю:

— Немцы к нам на телеге едут…

Бабка ахнула — и вон из избы!

3. Рассказ старосты

Телега остановилась у моего дома. Я в окошко глянул — с телеги один спрыгнул — и прямо в избу. Вошел — ни здрасте, ничего такого приветного, а сразу дождевик скинул. Увидал я, кого бог принес: обер-лейтенанта немецкой полиции. Я, конечно, с приветом: «Чем, — говорю, — могу служить?» Он через стеклышки глазами по избе шарит, отвечать не торопится. Он молчит, и я молчу. Однако соображаю, что он меня молчанием хочет в испуг вогнать. Оно и верно, от такой молчанки пупырышки меж лопаток бегают. Память-то у меня не отшибло. Август сорок первого хорошо помню. Тогда немцы всех наших мужиков постреляли и деревню сожгли. А командовал немцами, говорят, тоже какой-то выродок в очках. Я-то чудом жив остался. Потому как был в ту пору на пчельнике. Слышал тогда и выстрелы и дым черный видел.

Так что многое вспомнил я, пока мой гость молчанкой забавлялся. Молчит, а глаз с меня не спускает, пугает, значит. Наконец бровь одну рыжеватую вверх поднял, заговорил. Хоть и не чисто по-русски, однако понять можно.

— Ты есть староста? — спрашивает.

Отвечаю, как положено:

— Точно так, господин офицер. Я есть староста, по фамилии Андрей Петрович Правдин.

— Сообщай, староста, кто есть опасно больной в ваша деревня?

— Слава богу, — отвечаю, — все здоровы, только малость с голоду отощали.

А он:

— Думай хорошо. Говори скоро. Сколько есть в ваша деревня баба унд киндер, дети?

Отвечаю по-военному:

— В нашей деревне на сегодняшний день числится тридцать четыре бабы и девять ребятишек несовершеннолетнего возраста. Сейчас представлю список наличных жителей.

Встал я на скамью, достал из-за иконы лист с печатью, на листе все наши жители переписаны.

Немец список взял и опять за свое:

— Кто из бабы или дети есть сильно болен, кому надо делать операций?

А я свое:

— Все живы-здоровы, операций не требуется.

Тогда он губами этак вроде улыбки изобразил на своем щекастом лице и новый вопрос задает:

— Кто в деревня есть посторонний?

— Нету, — отвечаю, — посторонних. У меня все по закону, все в соответствии!

Тут он погладил свою кобуру, вроде как приласкал, и снова:

— Нет посторонних? А доктор? В какой изба находится фрау доктор? Даю предупреждений: за обман тебе будет повешение. В какой изба есть доктор, кто есть болен?

Вижу, дело невеселое! Крещусь на икону и сам слышу, как голос мой дрожит:

— Господь правду видит! Не знаю, про что говорите, господин офицер. У нас кто заболеет — сам травкой лечится…

Он губами пожевал, что-то бормотнул по-немецки, потом говорит:

— Выходи из дом вон!

Вышли мы из дома — телега на старом месте. К оглобле сено привязано, и лошадка то сено не спеша хрумкает. Телега, значит, на месте, а полицаев нет. Я глазами в одну сторону, в другую — и все понял. С того проклятого дня августа сорок первого года в Липицах наших после пожара только на единственной улице избы остались, да и то — по одной стороне. Сейчас это для полицаев куда как хорошо было! Один стал в начале улицы, другой в конце. И все! На запоре улица! «А где ж, — гадаю, — третий полицай?» Смекнул: на задах караулит, чтобы кто из баб огородами не ушел.