Неписанный закон - [26]

– Знали-ли вы, когда расплачивались в магазине, что билет сделан от руки? Вы вместо право не ответить мне, если хотите.

– Да, – медленно проговорил Карл с полными слез глазами. – Я сделал билет.

Его тронула доброта судьи. Прежний гнетущий страх исчез, его сменила тихая грусть.

Судья с удивлением взглянул на Карла, бледные щеки которого покрылись румянцем. Он не верил своим ушам и не мог согласовать это признание с тем, что он так ясно читал в добрых, карих глазах Карла.

– Есть у вас в городе знакомые, родственники? – спросил он, помолчав немного.

– У меня есть кузен, Вильям Рётинг.

Судья задумчиво крутил ус, не сводя глаз с Карла. Он был очень взволнован неожиданным признанием Карла, любопытство его было возбуждено. Он жалел, что дело неподсудно ему, что нельзя будет подробно изучить его. – Нельзя сухо и формально отнестись к этому делу, – думал он. – Тут нужно проявить мудрость и понимание человеческой души, а не руководствоваться только известной статьей закона. Только при таком отношении может восторжествовать правда и правосудие. Но что может он сделать? Он совершенно бессилен.

– Я должен передать вас в руки федеративных властей, – сказал он. – Советую вам послать за вашим кузеном и сейчас же пригласить адвоката для ведения дела.

Карла отвезли в главное полицейское управление на Мальберри стрит. Здесь с него сняли фотографию и посадили в одну из подвальных камер.

Карл, помня совет судьи, попросил полисмена, отводившего его в камеру, послать за Вильямом Рётингом. Но на подобные просьбы заключенных, если они бедны и не имеют влиятельных связей, не обращают внимания. Закон требует немедленного исполнения подобных просьб, но полиция ничего не делает бесплатно.

Тщетно ждал Карл в воскресенье появление Рётинга. Ночь он провел без сна, теряясь в догадках, что-то теперь с ним сделают. С нетерпением ожидал он двоюродного брата, надеясь, что тот хоть несколько успокоит его.

В девять часов его вывели из камеры и вместе с четырьмя другими арестантами выстроили в ряд перед сыщиками, которые внимательно осмотрели его и объявили, что не знают его. В это время в комнату вошел шериф, взял Карла и повел в здание почтовой конторы, к заседавшему там комиссару. Здесь снова повторилась вся процедура, проделанная уже раз на суде: Карлу предъявили обвинение в подделке кредитного билета и в попытке сбыт его в магазине, а затем ему опять высокопарным судейским языком пояснили, что он должен говорить осторожно, чтобы не наговорить на себя.

Молча стоял Карль перед комиссаром, вслушиваясь в непонятные для него слова.

– О, да. Я сам сделал деньги, – сказал он машинально, заметив, что комиссар ждет ответа.

Итак, подсудимый сам сознался в совершенном им преступлении, теперь оставалось только приговорит его к принудительным работам и разузнать, нет ли у него сообщников. После допроса Карла отправили в тюрьму на Ладло стрит. Шериф же должен был произвести обыск на квартире Фишера. Рано утром, во вторник, шериф отправился на квартиру старика. Дверь открыла ему Эмелина. Когда он показал ей свой заначек и объявил, что пришел произнести у них обыск, она тотчас же нахмурилась и хотела захлопнут дверь перед самым его носом, но он оттолкнул ее от двери и прошел в комнату, выходившую окнами на улицу.

– Где ваша мать? – спросил он.

– Она больна и лежит в постели.

– Где? Там? – спросил он, подходя к полуоткрытой двери соседней комнаты. Он открыл дверь и вошел к Катрине.

На постели, вся скорчившись, лежала маленькая, худенькая старушка с желтым, сморщенным личиком. Щеки её были мокры от слез, глаза ввалились и распухли. Она с трудом различала предметы.

– Слушайте, – грубо заговорил шериф, – вы обязаны рассказать мне все, что вам известно по этому делу. Ведь я отлично знаю, что вы помогали вашему мужу подделывать кредитные билеты и что у вас здесь целый склад их. Где спрятаны у вас билеты? Отвечайте живее, не то плохо будет.

Услыхав незнакомый голос, старушка вздрогнула, приподнялась, опершись на локоть, и напрягла все свое зрение, чтобы разглядеть шерифа. Губы её сильно дрожали и ей стоило больших усилий пролепетать:

– Где он?

– Он сидит в тюрьме. Признавайтесь во всем, а то и вы туда же попадете.

– Да, да, – простонала она, видимо волнуясь. – Я должна быть с ним.

Она попыталась встать с кровати, но ноги её подкосились и отказались служить ей. Она упала на кровать и заплакала.

Шериф равнодушно отвернулся и вышел из спальни. Эмелины не было видно, она спряталась в чуланчик, за платьями. Теклы не было дома. Она отправилась хлопотать о свидании с отцом, но все её хлопоты были безуспешны.

Шериф приступил к обыску квартиры. В жилых комнатах он ничего не нашел. Оставалось обыскать мастерскую Карла, помещавшуюся в самом конце квартиры. Взломав замок, шериф проник в мастерскую. Все улики были здесь на лицо. Он отвинтил рамку от окна, забрал перья, чернила и несколько бумажек с подозрительными рисунками и сложил все это вместе. На полу, в углу, стоял запертый на замок жестяной ящик. Он моментально сломал замок. В ящике оказалось около 1000 долларов настоящими кредитными билетами и столько же поддельных. Недолго думая, шериф спустил настоящие деньги за ворот своей рубашки, а поддельные оставил в ящике. Ящик вместе с остальными вещественными доказательствами он связал в один пакет. Десять минуть спустя, он радостно удалился, захватив с собой этот пакет.