Неписанный закон - [22]

Шрифт
Интервал

– Я хочу знать, как это началось у тебя, на что похожа любовь и сомневаешься ли, ты когда-нибудь в своем чувстве.

Взволнованная и растерянная Дора не в силах была отвечать и молчала, но Лу была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить внимание на состояние подруги. Помолчав немного, Лу опять заговорила.

– Не знаю, люблю ли я м-ра Адамса или нет, знаю только, что я несчастна, Дора, – прибавила она, сильно подчеркивая последние слова. – Ах, если бы я могла сама зарабатывать деньги.

Лу вдруг почувствовала, как вздрогнула сидевшая рядом с нею Дора и, обернувшись, увидела, что подруга ей сидит с опущенными вниз глазами, под густыми ресницами которых блестят слезы. Лу была в полном недоумении, не понимая, чем вызваны слезы.

Неужели Дора так сильно сочувствует её горю?

– Лу, – сказала Дора, спустя некоторое время, – быть может настанет такое время, когда я буду просить тебя поселиться со мною вдвоем. Может быт, твоя мать согласится на это, конечно, если только ты не выйдешь замуж. Мы жили бы как настоящие сестры и делили бы все пополам с тобою.

– Жить с тобою, Дора? Разве ты уже забыла Дика?

– Кто знает, может быть, он не захочет жениться на мне.

– А я думала, что это дело решенное.

Дора ничего не ответила на это.

– Но ведь он любит тебя и ты знаешь это?

– Последние два года я почти не видела его. Думала, что он вернется домой нынешним летом и так ждала его приезда. Зима тянулась бесконечно долго. Но из колледжа он поехал со своими друзьями прямо в Италию. За все это время он прислал мне только одно письмо.

– Какая ты несносная, Дора. Вообразила себе Бог весть что. Дик любить тебя и будет всегда любить.

Дора поднялась вперед и, вся преобразившись, оживленно спросила:

– Ты, действительно, так думаешь?

– Он обожает тебя. Мне ли не знать.

– И ты уверена в этом?

– Ты для него все на свете.

– Но объясни, почему же он не пишет мне?

– Видишь ли, он еще очень молод, почти мальчик. Его молчание доказывает, что он любит тебя и не сомневается в этом.

– Какая ты умная, – сказала Дора.

Обе замолчали. Дора крепко сжимала руку Лу. По силе чувства они были взрослыми девушками, по знанию жизни – сущие дети, блуждающие в темноте и которым все лгали. Можно ли было ожидать от них иных мыслей?

Дни заметно удлинились и они просидели в парке до начала седьмого часа. Солнечные лучи ярко освещали соседние дома и золотили верхушки деревьев. На лужайку медленно надвигалась тень с запада.

Когда приятельницы подошли к калитке, Эмелина уже стояла на улице около решетки и заглядывала в парк. Она только что получила место у портнихи на Пятой авеню, за 10 долларов в неделю и зашла сюда по дороге домой.

– Посмотри, Дора, – шепнула ей Лу, – вот она опять здесь.

– Какая она красавица.

– Неужели, Дора, ты находишь ее красивой?

– У неё чудные глаза.

– Хотела бы я знать, зачем она так часто приходит сюда и кто она такая.

– Я сама часто об этом думаю.

Эмелина пристально посмотрела на них, когда они вышли из парка и захлопнули за собою калитку. Она проводила глазами Дору, видела, как та быстро взбежала по ступенькам дома и скрылась в подъезде, и затем пошла следом за Лу. Дойдя до угла, она остановилась и проводила Лу глазами до самого дома.

– Как это умудряются люди так хорошо устраиваться, – недоумевала она про себя. – И, ведь, этих счастливцев так много на свете.

Она быстро пошла домой, перешла сквер и решила, что как только у неё будет достаточное количество денег, она тотчас же переедет и поселится отдельно от своей семьи. Она наймет хорошую комнату подальше от той бедноты, которая окружает ее теперь, и заживет себе счастливо посреди тех избалованных, счастливых людей, которые до сих пор вполне игнорировали её существование.

Глава IX

Никогда еще в жизни не переживал Карл такого томительно скучного и тяжелого лета и осени, как в этом году. Он скучал по своим цветам, как любящий отец тоскует по отсутствующим детям. Мысленно он постоянно уносился в желтенький домик и прилегающий к нему садик. Он часто сидел у окна дома или на скамейке в парке, поглощенный мрачными мыслями, преследовавшие его опасения относительно будущего воплощались в реальные, грозные образы. Листья вяли и осыпались с деревьев и старик почувствовал, как на него вдруг откуда-то пахнуло холодным дыханием зимы. Что, кроме несчастья, могла принести с собою зима? Карлу приходилось теперь еще больше просиживать за работой у себя в мастерской, так как его зрение с каждым днем становилось все слабее, а руки тряслись все сильнее. Скоро он ни на что не будет уже годен, а дело было далеко еще не окончено. Будущее перестало пугать и терзать его измученное сердце с тех пор, как он застраховал свою жизнь и обеспечил этим свою семью. Но неотвязчивая мысль о смерти угнетающе действовала на него. Один месяц проходил за другим и Карлу становилась все ясней неизбежность близкой смерти. Конечно, и он, не задумываясь, готов, хоть сейчас, умереть ради Катрины и детей, но у него слезы навертывались на глаза при мысли об их горе и ужасе и о своей вечной разлуке с семьею. В декабре он убедился, что его конец не за горами. Глаза ему совсем изменили. Он не мог более гравировать. Руки окончательно отказывались ему служить, и он только все портил, когда принимался за работу. В течение нескольких дней после этого открытия, он почти ни на шаг не отходил от Катрины. Если она была чем-нибудь занята на кухне, он просиживал так же; если она шла в комнату, он, как тень, плелся за нею.


Рекомендуем почитать
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.


Папа-Будда

Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.


Мир сновидений

В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.


Фунес, чудо памяти

Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…


Убийца роз

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Том 11. Благонамеренные речи

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.