Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей - [13]
Уже окончив «интервью», я посетил своего бедного друга в Обуховской больнице. Он умер на моих почти руках и последние его слова были:
— Отец, отец, вот и я иду к тебе… Прости меня!
Глубокого сожаления заслуживают вообще «безместные» бродяжки или «бездельники», как их зовут в притонах. Они не потому «бездельники», что пьянствуют или не хотят работать, как бродяжки первых перечисленных много категорий, а просто потому что не могут найти себе места… Заметьте: места, а не работы. Это большая разница. Работники, знающие какое-либо ремесло, начиная с каменщика, всегда имеют работу, если хотят работать. В работниках, особенно учёных (каковы: механики, слесаря, закройщики, штучники-портные, сапожники, наборщики, маляры и другие ремесленники) ощущается даже недостаток. Но в Петербурге, как и в каждом большом городе, есть масса людей, умеющих служить, а не работать, живущих на местах, каковы: чиновники, писцы, канцеляристы, приказчики, сидельцы, лакеи, дворники, швейцары и пр. и пр… Всем этим людям нужно место, без места они не могут достать гроша, потому что ничего не умеют, не знают и не разумеют! Есть место — они зарабатывает порядочную сумму в месяц; потерял место — и всё потерял, пока не найдет новое место. А найти нелегко. Я встречал бродяжек по несколько лет ищущих места, и чем дольше они ждут, тем труднее найти место, потому что оборванца из ночлежного дома никто не возьмёт в дом.
И между этими людьми есть субъекты во всех отношениях симпатичные, полезные труженики и честности испытанный. У кого обанкротился хозяин, у кого упразднили должность, другой заболел, ушёл в больницу, а место заняли…
Случаев потери места масса и каждый такой «случай» влечёт для несчастного долгую голодовку, иногда безысходную. Вины за ним решительно никакой, напротив, если бы иной больше воровал на службе, то не дошел бы до ночлежного дома, скопил бы себе на чёрный день, а тут с честностью и несчастным случаем — прямой путь в бродяжки!
В ряду множества благотворительных учреждений столицы нет ни одного, которое помогала бы безместным беднякам, а посторонним людям нет, разумеется, дела до разных «горемык». Помощи извне, значит, ниоткуда, а сам как же он может себе помочь? Он в молотобойцы не годится — силы нет, в катали не годится, здоровьем слаб, изнежен; за ремесло взяться поздно — учение дорого стоит. Словом, положение самое безвыходное, хотя водки они сроду не пивали, в игры не играли, о кутежах понятия не имеют… Хорошо ещё, если бродяжка не успел жениться во время благоденствия, а то есть и семейные: жена с детьми в углу, а сам в ночлежном притоне, и все голодают в полном смысле слова, теряя всё более и более надежду на место.
За своё интервью я встретил до сотни таких воистину несчастных людей, из них до двадцати семейных. Но ведь это я встретил случайно. А сколько их в углах Гавани, Колтовской[28], Петербургской стороны, Таирова[29] переулка, Коломны, у застав и других местах, где угол для семьи стоит один 1–1,5 рубля в месяц. Чтобы помочь этим горемыкам, не надо ни рабочих домов, ни денежных затрат: дайте им только работу службу, занятия здесь или в отъезде. Разве нам не нужны люди? Нужны! Только свести предложение со спросом некому.
Для иллюстрации в моих слов приведу крайние биографии нескольких бродяжек из числа сотни мною виденных.
№ 1. Четырнадцати лет его привезли в Петербург и отдали в учение в портерную лавку. Привёз его особый промышленник, занимающийся поставкой мальчиков из деревень в столицу и взимающий за свою комиссию дань с обеих сторон. Отец отдал поставщику последние 25 рублей за устройство сына в Петербурге, а портерщик заплатил 15 рублей за доставку хорошего парнишки. Горько сетовал отец на поставщика за плохое устройство, но поставщик обещал перевести его после на завод, сделать механиком, а пока теперь побудет в партерной. Это «пока» длилось пять лет. Ваня стукнуло девятнадцать. Пора учение прошла… Здоровье испортилось: по колено в воде в подвале он разливал пиво; у него и ревматизм образовался, и хронический кашель. В портерную привезли другого парнишку и Ивану отказали. Служил он недолго в трактире, потом был в больнице, а теперь седьмой месяц «без дела». Бельё сделалось чёрным от грязи, сюртучишко оборвался, сквозь брюки виднеется голое тело, сапожки сваливаются с ног. Как идти наниматься? И место выходило два раза, да поступить нельзя — не берут в таком виде. Справить бы костюм, после выплатить можно, но разве бродяжка имеет кредит у портных? Самый высший кредит — это косушка водки в долг да ночлег в притоне, да и это неохотно. «Как? Как быть»? — ломает он руки. Глаза красные от слез, лицо пожелтело от истощения, руки высохли от голода, а выхода нет и не видно!
№ 2. Отставной асессор. Человек лет сорока. Женат. Имеет двух детей, находящихся у кого-то на «ласковом хлебе». Места потерял два года тому назад. Ищет каких-либо занятий, разумеется, по письменной части. Согласен помогать старшему дворнику в ведении книг, Но дворник сам умеет ставить каракули и обходится без грамотности.
Есть дома, приносящий тридцать тысяч рублей дохода, а у ворот вы всё-таки прочтете записку: «Отъ. Даеца. Фатера. Спрасить дворъника». Зачем купцу-домовладельцу грамотность? Это санитарными правилами не требуется. Не только купцы-домовладельцы, есть целые фабрики, большие торговые фирмы, обходящие без письмоводства и посылающие «щчета», по которым получают тысячи и десятки тысяч рублей. Если же какая фирма роскошествует на «конторщика», то требует за 20 рублей знание бухгалтерии, английского языка и прочих премудростей, которых асессор конечно не знает. И вот наш асессор два года «проедал» вещи. Если бы он продавал их, та кое-как тянулся бы, но продавать было жаль, он их закладывал в надежде выкупить. Ссуду давали грошовую, процентов вносить нечем и вещи шли с аукциона опять за гроши (для чего на аукционах имеется корпорация маклаков с «вязкой»). В итоге ни денег, ни вещей, а нужда росла и росла. Место не находилось. Обветшал асессор, постепенно превращаясь в оборванца и добывая пятачки писанием прошений и писем в кабаках. Я предложил асессору стаканчик:
Лето 1879 года. На знаменитую Нижегородскую ярмарку со всех концов Российской империи съезжаются не только купцы и промышленники, но и преступники всех мастей — богатейшая ярмарка как магнит притягивает аферистов, воров, убийц… Уже за день до ее открытия обнаружен первый труп. В каблуке неизвестного найдена страница из драгоценной рукописи протопопа Аввакума, за которой охотятся и раскольники, и террористы из «Народной воли», и грабители из шайки Оси Душегуба. На розыск преступников брошены лучшие силы полиции, но дело оказывается невероятно сложным, раскрыть его не удается, а жестокие убийства продолжаются…Откройте эту книгу — и вы уже не сможете от нее оторваться!Этот роман блестяще написан — увлекательно, стильно, легко, с доскональным знанием эпохи.Это — лучший детектив за многие годы!Настало время новых героев!Читайте первый роман о похождениях сыщика Алексея Лыкова!
«Хроники сыска» – сборник из семи детективных новелл, действие которых происходит параллельно действию романов Николая Свечина «Завещание Аввакума» и «Охота на царя». Бесстрашный сыщик нижегородской полиции Алексей Лыков и его друг и коллега статский советник Павел Благово расследуют дела – одно запутанней другого: о банде конокрадов, о деревне душителей, об убийстве гимназиста, о таинственном кладе Емельяна Пугачева, об отравлении купца ядовитыми перепелами и также – об убийстве аптекаря-наркоторговца.Стильный захватывающий детектив – в лучших традициях ретро-жанра!
Его считают «восходящей звездой русского сыска». Несмотря на молодость, он опытен, наблюдателен и умен, способен согнуть в руках подкову и в одиночку обезоружить матерого преступника. В его послужном списке немало громких дел, успешных арестов не только воров и аферистов, но и отъявленных душегубов. Имя сыщика Алексея Лыкова известно даже в Петербурге, где ему поручено новое задание особой важности.Террористы из «Народной воли» объявили настоящую охоту на царя. Очередное покушение готовится во время высочайшего визита в Нижний Новгород.
Всегда сложно мириться с несправедливостью. Особенно если дело касается человеческой жизни. В такой непростой ситуации оказывается Александра Ильинична, Сашенька, – любимая и любящая жена присяжного поверенного, князя Дмитрия Даниловича Тарусова. Первое дело, которое ему поручают рассмотреть, – убийство приказчика. Его обезглавленное тело нашли в реке. На первый взгляд все кажется простым, а итог следствия – предсказуемым: признание подсудимого получено, улики найдены. Но Сашенька подозревает, что тут не все «чисто», и с энтузиазмом принимается за расследование…
1907 год. Премьер-министр Столыпин обеспокоен кражами грузов на московском железнодорожном узле. Счет похищенному идет уже на десятки миллионов рублей. В преступлениях участвуют, кроме воров, и железнодорожные служащие, и чины сыскной полиции, и нечистоплотное купечество. Столыпин посылает в Москву коллежского советника Лыкова с задачей прекратить беспредел на железных дорогах…
Действие книги «Выстрел на Большой Морской» разворачивается в двух городах — Санкт-Петербурге и Москве. Март 1883 года. Лыков и Благово переехали в столицу и служат теперь в Департаменте полиции. В своей квартире застрелился бывший министр внутренних дел Маков. Замешанный в казнокрадстве, он ожидал ареста и следствия; видимо, не выдержали нервы… Но Благово подозревает, что произошло убийство. А преступники инсценировали самоубийство, чтобы замести следы. Выясняется, что смерть бывшего министра была выгодна многим.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
В библиотеке проекта «Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции» представлены не переиздававшиеся с дореволюционных времен рассказы её начальников Ивана Дмитриевича Путилина и Михаила Флоровича Чулицкого, а также не публиковавшиеся после 1929 года произведения Аркадия Францевича Кошко, служившего в сыскной полиции помощником начальника.
«Мы – Николай Свечин, Валерий Введенский и Иван Погонин – авторы исторических детективов. Наши литературные герои расследуют преступления в Российской империи в конце XIX – начале XX века. И хотя по историческим меркам с тех пор прошло не так уж много времени, в жизни и быте людей, их психологии, поведении и представлениях произошли колоссальные изменения. И чтобы описать ту эпоху, не краснея потом перед знающими людьми, мы, прежде чем сесть за очередной рассказ или роман, изучаем источники: мемуары и дневники, газеты и журналы, справочники и отчеты, научные работы тех лет и беллетристику, архивные документы.