Неожиданные люди - [67]

К той поре он получил, недалеко от центра, квартиру из двух комнат и, перевезя домой Светлану с новорожденным сынишкой Юркой, занялся устройством быта. Импортную мебель темной полировки — спальный и столовый гарнитуры, а также кабинет из трех предметов — и польскую белоснежную кухню он купил, при содействии Лупатого, с очень небольшой переплатой, в Куйбышеве; там же удалось достать и пару текинских ковров, один из которых был повешен в гостиной, а другой — торжественно брошен под ноги в спальне-кабинете. Так благодаря стараниям Светланы и эстетическому вкусу Вадика квартира Выдриных, когда она была готова принимать гостей, напоминала рекламный образец новейшей меблировки, и восхищала не только гостей, но и хозяев: Светлана, чья юность прошла в пропахшей керосином коммунальной квартире города Пензы, с ума сходила от счастья обладания таким жильем, а Вадим, привыкший скрывать свои эмоции, любил, в отсутствии жены, сесть-посидеть то в одном, то в другом приобретенном кресло и гладящим движением ладоней поласкать их полированные подлокотники или же, остановившись в дверях, окинуть взглядом художника интерьер коридора и комнат, прикидывая, все ли здесь на месте, и не нужно ли приладить, для гармонии, какую-нибудь полочку на стенку.

Будучи бережливым и уча тому жену, Вадим старался поразить воображение гостей не столько обилием выпивки и еды, сколько изысканностью сервировки стола, где на крахмаленой скатерти отменный советский фарфор соседствовал с чешским стеклом и серебряными приборами, а блюда, приготовленные любящей рукой Светланы, могли соперничать, видом и вкусом, с произведениями лучших кулинарных мастеров.

В числе гостей, круг которых был ограничен нужными людьми, самыми желанными были у Вадима Ненашев и Курбатов с женами. А те, в свою очередь, принимали Выдриных; и завязалась дружба, основанная, впрочем, больше на общности служебных интересов, нежели духовных. Вадим, желая быть не только приятным, но и полезным новым друзьям, гостя как-то в деревне, у бабушки Светланы, купил там за бесценок несколько иконописных раритетов и подарил их Ненашеву, страстному коллекционеру древних икон, а заядлому автолюбителю Курбатову, взамен его развалившегося «Запорожца», помог приобрести (при помощи того же Лупатого) новенький «Москвич», — так Вадик заручился дружбой одного из самых уважаемых людей филиала, а второго, как возможного соперника, по крайней мере, сделал менее опасным для себя. Вадим хотел было «подъехать» как-нибудь и к Барабанову, но ГИП № 1, как его звали, на сближение с Вадимом не пошел, как, впрочем, и ни с кем другим не шел: из-за тайного самомнения, — поговаривали злые языки, — нежелания размениваться на приятельство с людьми, которых он считал заведомо ниже себя.

Впрочем, молва о новом ГИПе как о «мировом мужике» и «умнице» распространилась от вахтеров и уборщиц до руководящего актива филиала, и в этих обстоятельствах можно было приниматься и за «преодоление» главного архитектора.

Александр Александрович Скиба, хотя и начинал свою карьеру во времена расцвета конструктивизма, был в душе сторонником классического направления в архитектуре. С покаянной неловкостью вспоминал он позже построенные по его проектам в Москве Клуб железнодорожников, в форме двух горизонтально сдвинутых одна относительно другой призм, и ткацкую фабрику, корпуса которой объединялись композицией, стилизованно изображавшей в плане серп и молот. Затем, когда конструктивизм изжил себя и архитекторы освободились от дани эпохи потакать ее поспешным вкусам, Александр Александрович, уже в числе ведущих архитекторов Куйбышева, создал несколько проектов жилых и административных зданий в стиле, близком к классическому, полагая, как и многие его коллеги, что возрождает подлинность искусства в современном зодчестве, а на самом деле, как выяснилось позже, уже в пятидесятые годы, прокладывая путь безжизненному, расточительному эклектизму: ибо скачок в развитии строительной индустрии требовал совсем иных архитектурных решений, простых, логически ясных и экономически целесообразных.

Можно было только догадываться, какой удар пришлось снести профессиональному и человеческому самолюбию Скибы, но он снес молча, мужественно и вскоре, подчинившись власти своего дисциплинированного ума, стал ревностным борцом с «архитектурным украшательством», отстаивая линию на преимущество полезности перед эстетическими функциями зодчества. Столь быстрое отступничество Скибы, дотоле слывшего в своих кругах эстетом, от собственных же принципов вызвало неудовольствие его коллег, и, дабы оградить себя от кривотолков, Александр Александрович пришел в обком с идеей создания филиала «Жилпроекта» в развивающемся Лесопольске.

Первое впечатление он оставлял о себе совсем не лестное, потому что, проходя своей тяжелой, медленной походкой в кабинет, ни на кого не глядел, но не из гордости, как это думалось, а из необходимости чересчур полнокровного человека держать свою массивную, красную шею в неподвижности; издавна привыкнув к мелким знакам внимания со стороны окружающих, он первый никогда не здоровался, тем более что у себя на службе и в учреждениях, где он бывал, всегда находился кто-то, кто упредил бы его такое желание: но самой неприятной была манера Скибы обмениваться рукопожатием: он всегда с таким запаздыванием (невольно, разумеется, вследствие все той же болезненной медлительности) подавал ждущей его руке свою короткопалую, пухлую, как лепешка, длань, что жаждущий пожать ее мог оскорбиться. Короче говоря, повадками и обликом — грузная, располневшая фигура и расплывшиеся черты гладкого, розоватого лица — Александр Александрович напоминал министерского чинушу, а не архитектора. Но чинушей Скиба не был: двери своего кабинета он держал открытыми для каждого, кто в нем нуждался; в разговоре был понятлив; и на шутку, от кого бы она ни исходила, имел обыкновение отвечать таким голосистым, жизнерадостным смехом, который мог принадлежать лишь человеку добродушному. Правда, временами он бывал подвержен раздражительности и при этом сильно гневался (хотя и знал, что делать этого ему, как гипертонику, нельзя), а в гневе, случалось, самым безжалостным образом распекал подчиненных, но, несмотря на это, в целом, как знаток архитектуры и руководитель, обладавший замечательным даром оратора, он слыл у большинства своих сотрудников непререкаемым авторитетом.