Неожиданные люди - [129]
— Больно много нас таких, требовальщиков, — нахмурился Захар Кузьмич и тронул за плечо бригадира. — Давай так, голова: столбы и прогоны ставь из березы, а для стропил прораб обещал мне тонкомеру подбросить.
— Это уже дело.
— Ну и добро. Размечайте тут, а мне еще в контору надо…
…Домой Кузьмич приехал уже при вечерней луне. В сенях разулся, скинул пиджак, умылся, вошел в избу.
Посреди пола жена на коленках дубовым вальком катает самотканые половики.
— Здорово, мать, — сказал Захар Кузьмич. Помедлив у порога, прошел к комодке.
— Чей-то рано нынче? Аль надоело всяк раз до ночи мыкаться? — На мужа сама не глядит, знай, вальком громыхает.
Захар Кузьмич взял с комодки газеты, за три дня не читанные, подсел ближе к свету, закурил.
— Собрать ужинать аль погодишь? — Жена из-под мышки глянула и опять загремела вальком.
— Погожу. Кончай…
В спокое, в тишине (шум домашний не в счет) покурить за газеткой редко ему случалось, и не было для него отдыха лучше, чем этот.
— Захар, Митька-то все по улицам гоняет, книжку в руки не берет. И теперь на улице. Прибежал под вечер, хлеба краюху схватил да в ночное умотал…
— А пустила зачем? — присупил брови Кузьмич.
— Удержишь его, как же…
Митьку в шестом на осень оставили. У Захара Кузьмича трое детей. Старшего приняли в институт на механика, другой год стипендию получает. Средняя, Мария, в мать деловитая — отличницей идет с первого класса. И только Митька, шалопай, — в кого и пошел? — с двоек на тройки перебивается. Оттого, может, что нет за ним отцовского глазу? А жену укорил:
— Балуешь парня. Для дома палец о палец не ударит… Завтра же, чертенка, на свеклу погоню. Пусть-ка спину погнет. Сам за книжки попросится.
— И то пора тебе самому за него взяться. — Жена кончила катать, приподнялась было с колен, охнула: — Ревматизм проклятый!..
— Что тебе, на столе места нету?
— Да просторней тут. — С четверенек встала, короткая, тяжелая, но на вид не старая еще. Скрутки половичные, валек, скалку сунула под печь. — Сейчас руки умою и соберу. Пирог нынче с рыбой…
— А Мария где?
— В кино с девчонками убегла…
Вдруг со двора донесся бабий вой, смешался с топотом ног в сенях, кто-то громыхнул ведром, и в раскрытую дверь ворвалась соседка Настя, в мокром по пояс платье, раскосмаченная, на бледном лице дикие глаза. Сквозь вой закричала с порога:
— Захарушка! Ради бога, спаси! Катька в речке утопла!
Захар Кузьмич, как был без сапог, в майке, мимо Насти мотнулся к ИЖу. И пока заводил, от крыльца уши сек надрывный вой:
— …век за тебя молиться буду-у!..
Тут еще жена не ко времени:
— Возьми хоть кусок пирога. Кто знает, сколь там пробудешь?
— В месте котором, Настя? — крикнул Кузьмич.
— Ой! У затопленных огородов… Ой, доченька родная моя!
Когда вытащили на берег Катьку, голубую в лунном свете, пузатую, Захар командовал, куда и как ее половчей уложить, качал напеременки с Федором-кузнецом обмякшие Катькины руки, зло покрикивал на зевак, чтоб не застили Катьке воздух, не забывал покрикивать, чтобы крепче держали мать, прибежавшую с воплем осиплым, — и потому только, что споро, моментом все слажено было, Катьку откачали, и отвез их Кузьмич, дочку и мать с ней в обнимку, домой…
В селе секретов не бывает. Наутро в конторе схватились мужики с Захаром Кузьмичом за наряд институтским на клуни.
Дед Степан, который и нужника в одно очко — вторая неделя пошла — сколотить не может, тут, ободренный недовольством, разошелся вовсю:
— Своим не хошь копейки лишней подбросить, а энтим тышши кидашь? Ай у нас своих мастеров нет? Ай мы без них клуни не сладим?!
— Где они, мастера-то? — кинул из-за стола Захар Кузьмич.
Рабочие, прицепщики загудели:
— А хоть бы и взялись!..
— Да за такой-то наряд!
— Взялись бы. Посля работы, в выходные…
— Так вам рабочком и разрешил, — угрюмо кинул управляющий.
— Разрешил бы. Директору бы только сказать…
Из дымного угла двое шабашников со стройки моста друг перед другом надсаживаются:
— Мост тебе что? Клуня?!
— Пошто нам клуни не дал?!
— …а плата одна? Не согласны мы. Гони, коли так, и нам прибавку!
— Нет, ты ответь, ответь, пошто нам клуни не дал?
— Мост к уборочной нужней, потому и не дал, — Захар Кузьмич мрачнеет, а толкует ровно, хоть на горло и он брать умеет.
— Ишь, как он свой интерес блюдет! — Дед Степан протиснулся к самому столу, чтоб ловчей перед носом Кузьмича руками махать. — А ты об народе подумал?! Об нем вот, — ткнул дед в грудь прицепщика Андрея. — Пятерых ребятишков мужику прокормить надо, а сколь он на сенокосе заробит? Два рубли? Чо на них купишь, на деньги на энти? Аль не можно было, кабы захотел, мужиков поснимать с сенокоса да на клуни послать? А городские пусть бы на косилках задницы потрясли. Они, чай, не на стройку — корма заготовлять присланы…
Прицепщики, рабочие опять загудели — согласны с дедом. Трактористы только помалкивают.
Степан Иваныч, агроном, вскочил со стула:
— Что ты, дед, городишь?! Неужели городские лучше наших мужиков на сенокосе сработают? Или, может, наши лучше их, инженеров, клуни построют?
— А может, и так! — Дед Степан взморщил лоб и затряс седой головенкой. — Чай мы тоже не дурные, понимаем, что к чему…
Роман М. Милякова (уже известного читателю по роману «Именины») можно назвать психологическим детективом. Альпинистский высокогорный лагерь. Четверка отважных совершает восхождение. Главные герои — Сергей Невраев, мужественный, благородный человек, и его антипод и соперник Жора Бардошин. Обстоятельства, в которые попадают герои, подвергают их серьезным испытаниям. В ретроспекции автор раскрывает историю взаимоотношений, обстоятельства жизни действующих лиц, заставляет задуматься над категориями добра и зла, любви и ненависти.
В сборник пермского писателя вошли произведения, издававшиеся ранее, а также новая повесть «Пристань в сосновом бору».
В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».