Неожиданное возвращение - [2]

Другой мужчина. Ингрид Таммер.

Мужчина. Ради вас она опять взяла девичью фамилию. Я тогда два года исполнял обязанности управляющего государственными музеями. А вы как раз открыли свою первую галерею на Райхсштрассе. Галерею «Полдень».

Другой мужчина. Действительно очень давняя история. Лет двадцать прошло, а может, и больше. То, о чем вы рассказываете, словно из другой жизни. Я успел отойти от торговли искусством. Сомневаться стал, на что лучше ставить. Доверие потерял к новейшим художникам. (Пауза). Тогда вы, значит, господин Кушке или Каушке.

Мужчина. Штефан Каунч. Полагаю, в разговорах с вами она переиначивала мою фамилию до неузнаваемости, до смешного. Наверняка никогда не говорила «Мой муж». А что-то вроде «О, этот господин Куш!» Или: «Ах, этот господин Кнауш, он же не станет нам мешать!»

Другой мужчина. Мне это запомнилось совсем по-другому. Для меня это звучало даже чересчур нежно, я всякий раз ревновал, когда она говорила: «Ах, если бы мой дорогой Каунч это знал!.. Из-за меня он переносит столько лишений! Как было бы хорошо, если бы он сидел сейчас за нашим столом. По крайней мере, хоть раз бы досыта наелся вместе с нами». У этой женщины был добрый и чуткий характер.

Мужчина. Досыта наелся, видите ли. А я и не голодал. И ни в чем не нуждался. Но пировать так, как вы с ней, постоянно кутить напропалую, было у нас не в обычае. Я ведь служил всего лишь управленцем.

^{Молодая женщина (Его подруга) поднимается из долины на смотровую площадку и ставит перед Мужчиной корзину для пикника. Здоровается и открывает корзину.}

Его подруга. Доброе утро. Я принесла закусить. Сегодня опять жди жары. На обед будет только гаспачо и салаты. Согласен?

Мужчина. Конечно, согласен. Спасибо, мой ангел. Очень мило с твоей стороны.

^{Она уходит вниз к шале}.

Другой мужчина. Это она… Господи! Ведь это была Ингрид Таммер?

Мужчина (смеется). Вот те на! Ингрид!.. Вы забыли, с тех пор минуло два десятка лет, и даже больше!

Другой мужчина. Мне вдруг показалось, что я уже встречал ее! Для меня это была Ингрид. Я все время представлял себе ее, когда мы говорили об Ингрид. Странно все-таки. Именно ее. Конечно, вы правы. Ей ведь вряд ли больше двадцати.

Мужчина. Это была Леони. Подружка. У нее тоже хороший аппетит. А Ингрид с нами за столом не ест. Она ест рядом, на кухне.

Другой мужчина. Ингрид? Она снова живет с вами?

Мужчина. Вы видели ее в бинокль. Хотя на таком расстоянии… в общем, да. Я ей мщу. Мщу вдвойне и втройне. За все, что она вместе с вами причинила мне тогда. Вот и расплачивается. Вдвойне и втройне.

Другой мужчина. Это непорядочно. Это ужасно. Мелко и ужасно. Я должен взять ее под защиту — Ингрид Таммер.

Мужчина. Поскольку я получаю удовольствие, это отнюдь не мелко, поверьте.

Другой мужчина. Мстите лучше мне!

Мужчина. Вы же не остались. Вы уехали. Скрылись. А она осталась. Вернулась. И от разочарований никуда не денешься. Все сложилось совсем не так, как думалось тогда. А теперь круг замыкается, господин Клеменс Вагнер. Окончательно и бесповоротно. (Снова смотрит в бинокль.) Проворства ей по-прежнему не занимать. Вон как бодро двигается. Вопреки всему, что ее обременяет. Вопреки всему, что ей угрожает. (Протягивает Другому мужчине бинокль.) Я знаю историю одного человека, который превратился в Отелло и задушил свою жену через двадцать лет после интрижки, которая была у нее с его лучшим другом. И о которой он узнал, случайно узнал, только после смерти этого друга. Ему было нестерпимо думать, что жена, которую он бесконечно любил, двадцать лет держала его в плену этого низкого обмана. Нестерпимо думать о собственной доверчивости. О том, что она двадцать лет спокойно наблюдала за ним, доверчивым простаком, а то и жалела. Недостаток подозрительности теперь привел его в бешенство. Он хотел убить не ту, что некогда обманула его, а единственную свидетельницу своей жалкой доверчивости. В нашем же случае все обстоит иначе. Я все знал с самого начала. И вы никогда не были моим другом. Я знал всегда, задолго до того, как это случилось. Я видел это по ней, еще в самые счастливые наши дни, всматривался в слишком веселый блеск ее глаз и знал, что она способна в любую минуту побежать за другим. Пристать к нему. Навязаться. Терпеть от него пощечины. Она отталкивала меня, издевалась и унижала. Я ей вас предсказал. В наши самые счастливые дни я ей предсказал, что она меня предаст. Что когда-нибудь, в объятиях другого, в ваших объятиях, она перестанет понимать, откуда у нее вообще бралось чувство ко мне, хотя, когда я предсказывал ей это, я был для нее самым любимым человеком! Ничто в ее поведении не намекало на предательство. Что само по себе и было подозрительно. Безрассудство в ее глазах. Радость жизни. Просто-напросто ненасытное любопытство и радость жизни. В браке любят только женщину, способную на измену. Ту, что в состоянии это сделать. Любовь в браке — по сути, любовь к потенциальной прелюбодейке. Женщина, которая возвращается к тебе после горького урока, после поражения, кое-что узнавшая о собственной натуре, навсегда утрачивает этот волнующий ореол, природный талант неверности. Больше она никогда не убежит.