Неотправленное письмо - [5]

В глухой якутской тайге, в бродяжничестве по безлюдным рекам я искал своё счастье. Оно пахнет дымом таёжных костров, его лицо обветрено ураганами, прилетевшими из неведомых земель, его ноги сбиты о камни древних горных стран, на развалинах которых живут ещё не разгаданные геологические тайны. Моё счастье подходит не для всех. Оно трудно. Оно режет плечо. Но ты знаешь — я не привык ходить по жизни с пустым рюкзаком.

И ещё моё счастье — это ты. Я знаю, что из трудных походов и далёких скитаний я вернусь к тебе, в твою комнату, освещённую мягким розовым светом. И я всегда иду к тебе, на твой огонёк, через моря и горы, через леса и реки, и за минуту, проведённую с тобой, я готов идти через всё это века и годы…

Верка, милая! Всё, что искали, найдено, всё, что задумано, исполнилось! Теперь обратно. Настроение у всех отличное. Особенно Герман доволен. Он о чём-то подолгу шепчется с Таней. Сергей, как всегда, угрюм. Его, кажется, ничто не может вывести из равновесия, из постоянных мрачных мыслей.

Домой, домой, домой! Скоро сбудется всё то, о чём загадывали мы ещё прошлой зимой. Я возьму отпуск, мы поедем на юг, в наш весёлый и тёплый, в наш счастливый и солнечный город. Мы ничего не будем делать, а будем только загорать, валяться на песке, плавать в море и гулять по твоим любимым кипарисовым аллеям…»

Тарьянов прервал чтение, отложил тетрадь в сторону и стал закуривать. Мы молча сидели на краях и смотрели, как доставал Тарьянов папиросу, спички, как разминал табак, прикуривал, как выпустил первое кольцо голубоватого дымка и как оно, постепенно растворяясь в воздухе, поплыло к открытой форточке, в которой уже брезжил ранний полярный рассвет.

— А что было дальше? — не выдержав, спросил лохматый геофизик.

— Да, что же было дальше? — услышали мы глухой голос радиста Ивана Семёновича.

Он сидел на своей высокой табуретке, напряжённо подавшись вперёд. Его наушники лежали на столе, в них давно уже что-то попискивало, на одном из металлических ящиков мигал зелёный глаз сигнальной лампы — кто-то вызывал посёлок, но Иван Семёнович ничего не замечал.

Тарьянов стряхнул пепел в консервную банку, угрюмо оглядел всех и снова взял письмо.

«…Добрый день, Вера. Был большой перерыв в нашей «переписке». Случилось огромное, непоправимое несчастье. Вот уж действительно, от радости до беды только один шаг.

Мы нанесли на карту подробный план месторождения, набили кимберлитами несколько рюкзаков и стали сплавляться вниз по «ручью Веры». Последний лагерь разбили в полутора километрах от места впадения ручья в основное русло. Отсюда нам нужно было проплыть до песчаной косы — места встречи с самолётом, около двухсот километров.

Ничего не подозревая, не догадываясь о приближающейся беде, мы поставили на берегу «ручья Веры» палатки, вытащили на берег лодки, поужинали и легли спать. Погода в тот вечер была обыкновенной: как всегда, туманилась река, слегка морозило. Мы сильно устали накануне и не стали перетаскивать из лодок в палатки ящики с консервами, рацию и рюкзаки с кимберлитами. Безусловно, это была наша ошибка, и в первую очередь моя как начальника отряда.

Усталость была причиной и того, что никто из нас не услышал, как примерно часов в двенадцать начался свирепый осенний ливень. Мы сытно поели, настроение у всех было хорошее: трубка найдена, возвращаемся с победой, палатки наши стояли под корневищем упавшего дерева, и поэтому падающие сверху потоки воды не разбудили нас.

Ливень начался часов в двенадцать и продолжался всю ночь. Мы спали — добротные стены палаток не пропустили ни одной капли.

Первым проснулся Сергей. Было шесть утра. Услышав шум, Сергей принял его за порывы ветра и хотел снова уснуть, но тут он понял: дождь! Он поднял всех нас. Из палаток нельзя было высунуть и носу. Мы сидели, съёжившись от холода, и смотрели сквозь шнуровку на сплошную стену воды, падавшую перед нами. Ты даже не представляешь себе, что это такое! Никакие тропические ливни не идут в сравнение с осенним северным дождём. Казалось, что все льды и снега Ледовитого океана превратились в облака и выпали дождём над нашими головами.

— Лодки! — вдруг закричал Сергей.

Мы посмотрели на берег — он был пуст. На том месте, где были привязаны наши лодки, глухо ворочался и плескался вышедший из берегов ручей. Это уже был не ручей, а бурная горная река. По ней стремительно неслись сломанные ураганом деревья.

Неведомая сила швырнула нас из палаток. Не сговариваясь, сонные и полураздетые, бросились мы под проливным дождём вниз по ручью. Может быть, лодки ещё не успело вынести в главное русло?

Это была ужасная пытка. Ледяная грязь сводила ноги судорогами. Я приказал Тане вернуться, но она бежала вместе со всеми.

В устье ручья громоздился завал. С каждой минутой река приносила всё новые и новые стволы и сучья, и они, не находя выхода, яростно лезли друг на друга.

— Смотри, лодка! — схватил меня за руку Сергей.

Внутри завала что-то желтело. Это была одна из наших надувных «резинок». Это были консервы, рация, кимберлиты — это было наше спасение. Но как достать её?

Пока я думал, Сергей (простить себе не могу!) вскочил на завал и, балансируя на брёвнах, полез к лодке. И тут-то и произошло непоправимое. Деревья, словно ожидавшие, что кто-то подтолкнёт их и поможет выйти из тесного устья в главное русло, рассыпались, и весь завал, увлекаемый освобождённой водой, с грохотом и рёвом устремился в широкое русло бешено мчащейся большой реки. Последнее, что мы видели, — это руку Сергея, пытавшуюся схватиться за бревно. Но на это место обрушилось сверху несколько толстых стволов, и всё унесло в главное русло.