Неотправленное письмо - [3]

Поэтому я пишу тебе сейчас обо всём — о нашей работе, о наших невзгодах и разочарованиях, о наших маленьких радостях.

Мы ищем здесь, за Полярным кругом, кимберлитовую алмазную трубку. Что это такое, ты знаешь по моим старым рассказам. Я могу добавить только, что без неё нам нельзя возвращаться на центральную базу экспедиции. Мы не можем не найти её. К этому подготовлено всё: определён приблизительный район, выработана поисковая методика. Мы не имеем права не открыть трубку: потрачено слишком много времени, сил и средств на подготовительные работы.

Трубка окружена геологами со всех сторон, ей некуда деваться. От нас требуется только одно — нащупать трубку, взять из неё образцы и нанести контуры месторождения на карту. По нашим следам пойдут строители. Они заложат на трубке рудник и посёлок. И это должно быть сделано не позже будущего лета, — значит, этой осенью мы не можем вернуться на центральную базу с пустыми руками. Мы знаем, что где-то далеко на юге вышли на поиски кимберлита ещё несколько разведочных отрядов. Это придаёт нам сил, — естественно, хочется быть первыми.

Мы начали работать с опозданием: в этом году в Якутии лето было дождливое, разлив затянулся, и только в конце июля сошла большая вода, и удалось вылететь с центральной базы к месту поисков. Сейчас здесь последние дни позднего бабьего лета. Стоит теплынь. Солнце печёт болота и мари, воздух до дурноты насыщен пряными таёжными испарениями. Но уже чувствуется приближение короткой полярной осени: побурела хвоя на лиственницах, по утрам кусты багульника серебрятся лёгким инеем, печально опускают вниз свои ветки чахлые лиственные деревья. Ещё одна осенняя примета: пропадают постепенно комары. Их отсутствие старается возместить мошкара. Гнус прямо-таки свирепствует — у меня опухли руки и разодрано всё лицо.

«Пьяная» якутская тайга становится ещё пьянее. Помнишь, я тебе как-то рассказывал, что деревья в якутском Заполярье растут не прямо, а вкривь и вкось. Это оттого, что здесь очень сильные зимние морозы, от которых древесину перекручивает так сильно, что тайга и впрямь похожа на подгулявшую компанию. Многострадальные якутские деревья очень остро чувствуют снижение температуры и первыми начинают реагировать на приближающиеся холода, сгибаясь и наклоняясь к земле.

Уже совсем потух костёр. Я так увлёкся, что забыл подложить в него веток. Ну, спи, Верок! Счастливых тебе снов…

Я совсем забыл представить тебе членов нашего отряда. Всего нас четверо. Сначала расскажу о Сергее, нашем завхозе, поваре, рабочем, хозяйственнике, — одним словом, мы называем его «оргсектор». Сергей — старый таёжник. Он самый старший из нас и самый опытный. У него полярный стаж даже на два года больше, чем у меня, и по имени я зову его только на правах начальника отряда. Он ростом невысок, кряжист, лицо всегда задумчивое, хмурое, словно он замышляет что-то серьёзное. Сергей всё умеет. Кажется, нет такого ремесла, которому он не обучен. Он и плот может срубить, и обед сварить, и хорошее зимовье поставить, и в геологии разбирается неплохо. Словом, без него мы как без рук.

Вообще у нас в тайге роль рабочего в поисковом отряде особенно велика. Часто бывает так, что с молодым, ещё недостаточно опытным геологом работает старый рабочий-таёжник. В таких случаях он выполняет обязанности своеобразной «няньки», или, вернее сказать, «дядьки» при геологе. Такие отношения со стороны всегда очень трогательно выглядят. Я пишу об этом потому, что наблюдаю подобную ситуацию каждый день. Ведь два других члена нашего отряда — Герман и Таня — совсем ещё зелёные юнцы. Юнцы, конечно, довольно относительные. Герман уже два года как окончил техникум, а Таня — третий полевой сезон после институтской скамьи вместе с геологами нашей экспедиции «охотится» за неуловимыми кимберлитами. Но для полярной тайги это пустяковый стаж. И Сергей всячески заботится о них, наставляет, учит таёжному уму-разуму.

Ох и засиделся же я, Веруня! Пора ложиться. Завтра рано вставать. Спокойной ночи…

Начали работать на ручье, на который я возлагаю большие надежды. Это вообще-то не ручей, а самая настоящая река — ширина метров двадцать, глубина метра три, но мы зовём её по-таёжному — ручей. (Здесь реками величают только такие гиганты, как Лена, Вилюй.)

Берём пробы и шлихи, промываем их, сушим, исследуем.

Пока всё идёт хорошо, только вот погода начинает портиться. Сильно туманит, солнца не видно почти совсем, изредка моросит мелкий дождик. Одежда наша, конечно, не просыхает.

Сегодня Сергей учил Германа разводить костёр — Герман сегодня дежурный. Он разложил огромный неуютный кострище. Сергей не выдержал и сказал в сердцах:

— Дура, тайгу спалишь!

Герман обиделся, снял очки, долго протирал их, но так ничего и не сказал. Вообще он добрейшая душа, этот Герман. Таня говорит, что он похож на доктора Айболита, и всё время так и зовёт его. (По-моему, Герман неравнодушен к Тане, а она, видя это, подшучивает над ним.)

Герман утверждает, что ручей, на котором мы работаем, безымянный, и предлагает назвать его по имени начальника отряда, то есть «ручьём Сабинина». Я по праву старшего дал самоотвод и предложил назвать его «ручьём Веры» — ручьём веры в наше общее дело, в наш успех. Ребята помолчали и согласились. Конечно, они поняли, что я имел в виду и тебя. Один только Сергей сказал, что все это глупости.