Неосторожность - [2]

Метрдотель, улыбаясь, смотрел на молодую женщину.

Взяв обратно меню, он спросил:

— Легкого шампанского, господин Поль, или сухого?

— Самого сухого.

Анриетте было приятно слышать, что этот человек знает имя ее мужа.

Они сели рядом на диван и принялись за еду.

В кабинете горело десять свечей, и огни их отражались в большом зеркале, которое было исцарапано множеством имен, написанных алмазом и затянувших прозрачное стекло как бы огромной паутиной.

Анриетта много пила, чтобы взвинтить себя, хотя уже после первых бокалов почувствовала опьянение. Разгоряченный воспоминаниями, Поль ежеминутно целовал руку жены. Его глаза блестели.

Она чувствовала себя странно взволнованной и немножко замаранной в этом подозрительном месте, хотя и была возбуждена, довольна и вся трепетала. Два лакея, важные, безмолвные, привыкшие все видеть и все забывать, входить только в случае необходимости и выходить в моменты излияний чувств, подавали быстро и бесшумно.

К середине обеда Анриетта была пьяна, совершенно пьяна, а Поль, тоже навеселе, изо всех сил жал ей колено. Осмелев, она теперь болтала без умолку, щеки ее раскраснелись, а глаза затуманились и горели.

— Слушай, Поль, признайся мне! Я хотела бы все знать!

— Что именно, милочка?

— Не могу сказать тебе.

— Скажи все-таки...

— У тебя были любовницы? До меня?.. Много?..

Он колебался, немного растерявшись и не зная, скрывать ли ему свои любовные приключения или, наоборот, похвастаться ими.

Она продолжала:

— О, пожалуйста, скажи, много их у тебя было?

— Да, было несколько.

— Сколько?

— Да не знаю... Разве их считают?

— Так ты их не считал?..

— Конечно, нет.

— О! Значит, их у тебя было много?

— Да, много.

— Ну, сколько же приблизительно?.. Хотя бы приблизительно.

— Да я совсем не знаю, милочка. Иногда бывало много, иногда меньше.

— Ну, а сколько в год? Ну, скажи!

— Иногда двадцать или тридцать, а иногда только четыре или пять.

— О! Значит, всего у тебя было больше ста женщин!

— Ну да, приблизительно.

— О! Какая мерзость!

— Почему мерзость?

— Да потому, что это мерзость, противно даже подумать... столько женщин... все голые... и всегда... всегда одно и то же... Нет, все-таки мерзость — иметь больше ста женщин!

Он был обижен тем, что она находила это мерзостью, и ответил снисходительным тоном мужчины, который дает понять женщине, что она говорит глупости:

— Странно ты рассуждаешь! Почему же мерзость — иметь сто женщин? Тогда, значит, мерзость — иметь и одну женщину.

— О, нет, совсем нет.

— Почему же нет?

— Потому что, когда у тебя одна женщина, это связь, это любовь, это настоящая близость. А сто женщин — это грязь, разврат! Я не понимаю, как может мужчина касаться всех этих девок, которые так грязны...

— Да нет же, они очень опрятные.

— Нельзя быть опрятной, занимаясь таким ремеслом.

— Как раз наоборот, именно из-за своего ремесла они и бывают опрятными.

— Фу! Подумать только, что накануне они проделывали то же самое с другими! Это отвратительно!

— Не более отвратительно, чем то, что ты пьешь из этого стакана, не зная, кто из него пил сегодня утром. Да еще, будь уверена, что стакан этот вымыт гораздо хуже, чем...

— Замолчи! Ты меня возмущаешь...

— Тогда зачем же ты расспрашиваешь о моих любовницах?

— А скажи: все твои любовницы были публичными женщинами? Все?.. Все что?..

— Да нет же, нет...

— А кто же они были?

— Были актрисы... были... работницы... и несколько... светских женщин...

— Сколько же было светских женщин?

— Шесть.

— Только шесть?

— Да.

— Они были красивы?

— Конечно.

— Красивее, чем проститутки?

— Нет.

— А кого ты предпочитал: проституток или женщин из общества?

— Проституток.

— До чего ты гадок! Почему же проституток?

— Потому что вообще не люблю дилетантов.

— О, какой ужас! Знаешь, ты просто отвратителен! Скажи, пожалуйста, и тебе нравилось все время менять их?

— Конечно.

— Очень нравилось?

— Очень.

— Что же тут может нравиться? Разве они не похожи одна на другую?

— Нисколько.

— Как? Женщины не похожи одна на другую?

— Совершенно не похожи.

— Ни в чем?

— Ни в чем.

— Вот странно! Ну, а чем же они отличаются?

— Да всем.

— Телом?

— Ну да... и телом.

— Всем телом?

— Да.

— А еще чем?

— Ну... тем, как они... целуют, как разговаривают, как произносит любое слово.

— Так! Значит, это очень интересно — все время менять!

— Ну да.

— А мужчины тоже все разные?

— Этого я не знаю.

— Не знаешь?

— Нет.

— Они тоже должны быть разные.

— Да... Наверно...

Она сидела в задумчивости с бокалом шампанского в руке. Бокал был полон, она выпила его залпом, поставила на стол и, обвив шею мужа обеими руками, шепнула ему в самые губы:

— О милый, как я тебя люблю!..

Он порывисто сжал ее в объятиях... Входивший лакей попятился назад и закрыл дверь; минут пять им не подавали.

Когда вновь появился метрдотель, с важностью и достоинством неся фрукты, она уже опять держала в руках полный бокал и смотрела в прозрачную золотистую жидкость, словно хотела увидеть то неизвестное, что ей пригрезилось, и задумчиво говорила:

— О, да! Должно быть, это все же очень интересно!..