Неосторожность - [66]
– Мэдди…
– Тебе лучше уйти. Однажды я поверила твоим слезам. Не оскорбляй меня еще сильнее, думая, что я опять им поверю.
Мэдди направляется к двери. Клэр следует за ней.
– Мэдди, я… Я не знала, чего ждать, когда шла сюда, но надеялась, что ты хотя бы попытаешься простить Гарри и не ненавидеть меня.
– Я не могу тебе обещать ни того ни другого. А теперь, пожалуйста, уйди.
Я прихожу к ней вечером. Мэдди позвонила мне в бешенстве.
– Эта сучка! – кричала она в трубку. – Эта мелкая сучка!
Когда я являюсь, она уже пьяна. На кухонном столе бутылка водки. Лужи от растаявшего льда. Неизвестно, когда она начала. Наверное, вскоре после того, как ушла Клэр.
Мэдди плачет. Рассказывает мне об их разговоре. Чайная посуда так и стоит в гостиной на стеклянном столике. Я замечаю, что одну чашку швырнули через всю комнату, ее осколки кучкой лежат на полу. Из носа у Мэдди течет, на губах вздуваются пузыри, лицо мокрое от слез. Я никогда не видел ее такой за все годы, что мы знакомы. Я даю ей свой платок, она его берет и оставляет себе.
– Пойду, скажу Джонни спокойной ночи, – говорю я.
Она молча машет рукой. Я поднимаюсь. Глория читает Джонни сказку на ночь.
– Привет, приятель, – улыбаюсь я. – Мама просила передать тебе спокойной ночи и сказать, что она тебя любит.
– Что с мамой?
– Ничего. Немного устала.
– Это из-за папы?
– Нет, – отвечаю я, усмехнувшись. – Говорю же, просто устала.
Я наклоняюсь и целую Джонни в лоб. Он мне не верит. Вот так дети и учатся не доверять взрослым.
– Она придет к тебе утром. Поспи.
– Спокойной ночи, дядя Уолт.
Я киваю на прощание Глории и закрываю за собой дверь.
Мэдди внизу курит. Я наливаю нам обоим еще.
– Надеюсь, ты не рассчитываешь поесть, – говорит она. – Еда мешает алкоголю. К черту еду. Я больше не готовлю ни черта никакой еды. Я в Нью-Йорке живу. Могу заказать на дом все, что захочу, когда захочу. Кстати, заказать тебе что-нибудь? Тайское? Мексиканское? Все, что, к чертям собачьим, угодно. Кредитка и звонок – и все, и какой-то несчастный ушлепок на велике привезет все к дверям. Готовят только тупые. У меня годы ушли, чтобы это понять. Видишь сковородки? Я их продам. Кулинарные книги раздарю. Что скажешь, Уолтер? Тебе нужна кулинарная книга? Выбирай. У меня их до хрена. Французская, итальянская, греческая, американская, современная, haute cuisine. Говори, у меня все есть. Я этим занималась только ради Гарри. Ему, мать его, это так нравилось.
– Нет, мне не надо, – отвечаю я.
– Доброй ночи, мисс Мэдди, мистер Уолтер, – говорит Глория через четверть часа.
Она в пальто. Уже почти девять.
– Доброй ночи, Глория! – весело восклицает Мэдди. – До завтра. Спасибо.
Когда Глория закрывает дверь и запирает ее снаружи, Мэдди произносит:
– Я только не понимаю, почему с ней?
Я знаю, о ком она. Мэдди возвращается к этой теме весь вечер, пытаясь подступиться к вопросу с разных сторон.
– Мы ведь жили в Риме. Там множество роскошных итальянок, он бы мог их трахать, а выбирал ее. Где логика?
Я молчу. Ей нужно выговориться. Сильнее всего ее ранит двойное предательство.
– Посмотри на меня, Уолтер. Я ведь не совсем урод для своего возраста, да? Сиськи пока не очень отвисли. Попа подтянутая, и ушей у нее пока нет.
– Ты красивая, Мэдди. Можешь не волноваться.
– Тогда по какому поводу мне волноваться?
– Поводов нет.
Она улыбается и накрывает мою руку своей ладонью.
– Спасибо, Уолтер. Милый Уолтер. Ты всегда находился рядом.
– И всегда буду.
Она снова похлопывает меня по руке:
– Знаешь, по-моему я напилась.
– Есть немного.
– Мне, наверное, надо лечь.
– Дельная мысль.
Мэдди пытается встать и спотыкается.
– Ножки не держат, – говорит она, широко улыбаясь. – Знаешь, я сама по лестнице не поднимусь.
Я встаю, она обнимает меня за шею. Я не намного выше ее. Пять футов одиннадцать дюймов в удачной обуви.
– Ты как?
– Нормально, только не уходи, а то я плюхнусь плашмя.
Я помогаю ей подняться по лестнице в спальню. Она смеется:
– Хочу писать. Жди здесь.
Я помогаю Мэдди зайти в ванную, откуда она выходит через несколько минут под звук воды в бачке.
– Уже лучше, – хихикает Мэдди. – Можно баиньки.
Я откидываю покрывало, и она падает на кровать.
– Сними с меня туфли, Уолтер!
Я снимаю с нее туфли. Она расстегивает брюки.
– А теперь штаны.
– Я не думаю…
– Не будь занудой. Уложи меня как надо. Меня можно немного побаловать, я заслужила, нет?
Меня переполняет интимность происходящего. Я смотрю в сторону, стаскивая с нее брюки, осознавая свои желания. И все-таки не могу не заметить полоску белья, прежде чем Мэдди убирает ноги под одеяло.
– Дать тебе воды? – спрашиваю я.
– Да, пожалуйста.
Я иду в ванную и возвращаюсь со стаканом воды. Мэдди еще не спит.
– Вертолеты, – говорит она. – Черт. У меня с колледжа не было вертолетов.
– Ляг на спину и поставь одну ногу на пол, – советую я.
Она так и делает.
– Да, лучше. Ох, нет. Меня сейчас вырвет.
Мэдди встает, отталкивает меня и плетется в ванную, хлопнув дверью. Я жду пару минут, потом стучу.
– Ты жива?
Я слышу, как она спускает воду и стонет. Обеспокоенный, я открываю дверь. Мэдди свернулась вокруг унитаза.
– Я, наверное, буду ночевать тут.
Мне эта идея не нравится.
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Ничто не может разрушить любовь. Даже войне, которая забирает жизни, сжигает дома, лишает надежды, это не под силу.Вторая мировая в разгаре. Люк Равенсбург счастливо живет в Провансе, пока война не губит его семью. Знакомство с Лизеттой, юной красавицей, возвращает ему смысл жизни. Но не только Люк влюблен в девушку. Маркус Килиан, английский полковник, уже ведет борьбу за ее сердце.Война близится к концу, и Лизетте нужно решить: остаться с Килианом или уйти к Люку, чтобы вместе вернуться в Прованс, где их ждут спасительные лавандовые поля и воспоминания о счастливой и мирной жизни.Ранее роман выходил под названием «Хранитель лаванды».