Неоправданная жестокость - [24]

Некоторое время они сидели задумчивые, подперев головы кулаками, и смотрели на фотографию особняка.

— Интересно, а гонорар нам Заказчик тоже через Емельяненко передавать будет? — спросила девица.

— Скорее всего. Вряд ли Он станет светиться перед таким быдлом, как мы.

— Но Емельяненко Его видел?

— Да, Емельяненко с Ним знаком.

— Надо будет как-нибудь у него выведать, кто Заказчик.

— Он не скажет. Да и зачем?

Они переглянулись.

— Чтобы контролировать ситуацию, — сказала девица.

«Фотограф» потер подбородок.

— Емельяненко сказал, у Истоминых сегодня годовщина. Голубки щас сидят в ресторане «Венеция». И Заказчик тоже сейчас там.

— Зачем?

— Насладиться близостью к жертве.

— Чушь какая-то.

— Нет. — Юноша, обернувшись, взглянул на одну из висевших на стене ужасных фотографий. — Я Его прекрасно понимаю. Такое наслаждение наблюдать за людьми, которых собираешься уничтожить. Смотреть, как они беспечно веселятся, даже не подозревая, что уже находятся в твоей власти, и гибель их неизбежна. Видеть их радость и счастье, и думать с мрачной злобой: «Радуйтесь, радуйтесь. Недолго осталось».

— Как мило, — фыркнула девица. — Я просто счастлива находиться в одной комнате с таким приятным молодым человеком!

— Я тоже рад. Видишь, какие мы с тобой хорошие люди. А Заказчик, наверное, еще лучше.

— Явившись сегодня в ресторан, Он поступит как полный идиот. Логики никакой. Зачем так тщательно конспирироваться, и потом Самому светиться на публике?

— Не знаю. Его дело.

— А мне это все не нравится. Заказчик скрывается от нас, но появляется на публике рядом с жертвой — заранее зная, что мы уже засветились, и нам в «Венецию» соваться нельзя.

— Мы не должны были знать, что Заказчик будет в ресторане. Если бы Емельяненко не проболтался…

— Вот именно. — Девица в упор взглянула на юношу. — Тупость Емельяненко нам на руку.

— Каким же образом, моя дорогая?

— Мы не можем находиться в зале. Но можем сидеть в твоем фургоне у ресторана. И через окно, возможно, мы увидим Его. И тогда ты сможешь Его сфотографировать.

Юноша облизнул губы.

— Прекрасно, радость моя. В зале будет сотни две человек. Как мы узнаем, кто из них Заказчик?

Девица наклонилась к нему. Юноша ощутил на своей щеке ее горячее дыхание. Взгляд напарницы был мрачен, в черных глазах, казалось, горели костры.

— Ты сам сказал, что Он хочет ощутить близость к жертве, — прошептала девица, поглаживая ноги юноши от колен к паху. — Он не удержится и заговорит с Истомиными. Может, сядет к ним за столик. Или будет пристально, не отрываясь, смотреть на них, как паук на муху.

— Это только предположение. — Голос юноши звучал хрипло, дыхание стало прерывистым.

— Боишься рискнуть?

— Ничего я не боюсь! — Юноша оттолкнул ее руки, вскочил. — Если хочешь, давай попробуем. Я знаю — если тебе что втемяшилось в башку, ты не угомонишься.

— Прекрасно. — Девица встала. — Едем прямо сейчас. Истомины наверняка уже там.

Глава 9

Два часа, в течение которых Истомины принимали гостей с их банальными и неискренними поздравлениями, и такими же неискренними и шаблонными фразами благодарили за подарки, тянулись для Виктора мучительно медленно, как в аду, где нет времени.

Снова, как и на открытии нового магазина, он был вынужден стоять рядом с женой в центре всеобщего внимания. Вдобавок нужно было улыбаться, и к тому времени, когда сели за стол, у Виктора от напряжения свело челюсти и онемели губы.

И, конечно же, на протяжении всех двух часов ему хотелось в туалет — и желание это время от времени становилось нестерпимым оттого, что отлучиться нельзя было ни на минуту.

Истомины стояли в центре гостиной, гости подходили к ним по очереди парами. Следовали рукопожатия, обмен лживыми любезностями, подарки в ярких упаковках (когда и где что-то хорошее было в яркой упаковке?), поцелуи и объятия. После чего гости блуждали по дому или саду, цепкими, хищными взглядами скользя по мебели, коврам, кустам и деревьям, вполголоса или шепотом отпуская самые язвительные замечания по поводу внешнего вида, манер, характера и ума Истоминых, а также критикуя весьма безжалостно интерьер особняка. Другие прикидывали, сколько стоит платье Светланы, обитый кожей диван в гостиной и особняк в целом. Третьих живо интересовала карьера Виктора. Четвертым — в их числе Маша — до смерти хотелось узнать, есть ли у него, кроме жены, другие женщины, и сколько их, и что он с ними проделывает и как хорошо, а главное — сколько денег потратил на цветы, рестораны и прочая.

Бедные Ваня и Даша стояли рядом с родителями; то и дело девочка дергала мать за платье и жалобным голосом просилась в туалет — можно было подумать, что она сейчас умрет. Светлана шикала и всякий раз обещала, что сейчас сводит дочку в уборную. Исполнила она свое обещание только по окончании приема гостей.

Ваня переносил свои мучения с выдержкой, которой позавидовал бы античный стоик. Стоял рядом с отцом в черном костюмчике, в белой рубашке и с красным бантом на шее, прижимая к груди букетик незабудок, и с испугом смотрел на гостей. Те, поздравляя Светлану, громко орали, стараясь перекричать друг друга и музыку. Женщинам непременно надо было расцеловать Светлану в обе щеки, и они лезли к виновнице торжества, бессознательно отпихивая мальчика в сторону. Вне всяких сомнений, их визгливые крики восторга казались Ване оглушающими, тяжелый запах духов бил в ноздри не хуже лошадиного навоза, а стук каблуков казался грохотом солдатских сапог по деревянному настилу.