Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография - [84]

Таким образом, я рассматриваю мир 3 как продукт человеческой деятельности, чье воздействие на нас столь же велико или даже больше, чем воздействие нашего физического окружения. Во всей человеческой деятельности имеется род обратной связи: действуя, мы всегда косвенно действуем и на себя самих.

Точнее говоря, я считаю мир 3 проблем, теорий и критических аргументов одним из результатов эволюции человеческого языка, обратно воздействующим на эту эволюцию.

Эта точка зрения совершенно совместима с безвременностью истины и логических отношений, и она же делает понятной реальность мира 3. Он так же реален, как реальны другие человеческие продукты; так же реален, как реальна система кодировки — язык; так же реален (или даже реальнее), как любой общественный институт вроде университета или полиции.

И мир 3 имеет историю. Это история наших идей; не только история их открытия, но и история того, как мы их изобретали: как мы их производили, как они воздействовали на нас и как мы, в свою очередь, воздействовали на них.

Такая точка зрения на мир 3 позволяет нам также подвести ее под сферу действия эволюционной теории, рассматривающей человека как животное. Существуют продукты животных (такие, как гнезда), которые мы можем рассматривать в качестве предшественников человеческого мира 3.

И, в конечном счете, она позволяет произвести обобщение в другом направлении. Мы можем рассматривать мир проблем, теорий и критических аргументов как частный случай, как мир 3 в узком смысле слова или как логический или интеллектуальный регион мира 3. Мир 3 в более широком смысле слова включает в себя все продукты человеческого разума, такие как инструменты, институты и произведения искусства.

Впервые я прочитал лекцию об этом взгляде на мир 3 и его историю в 1960 году на моем семинаре в ЛШЭ. (Первая публикация: 1968(s)).

39. Проблема взаимоотношения разума и тела и мир 3

Я думаю, что я всегда был картезанцем-дуалистом (хотя я никогда не думал, что нам подобает говорить о «субстанциях»[317]), а если и не дуалистом, то я точно был более склонен к плюрализму, чем к монизму. Я считаю глупым или, по крайней мере, самонадеянным отрицать существование ментальных состояний или ментального опыта или состояний сознания; или отрицать тот факт, что ментальные состояния, как правило, тесно связаны с состояниями тела, особенно с физиологическими состояниями. Но, кроме того, кажется очевидным, что ментальные состояния являются продуктом эволюции жизни, и что мы мало чего выиграем, связывая их с физикой, а не с биологией[318].

Мои первые столкновения с проблемой тела и разума на долгие годы породили во мне чувство, что эта проблема безнадежна. Психология как наука о психике и психическом опыте, благодаря Фрейду, была почти не-существующей дисциплиной. Бихевиоризм Уотсона[319] был вполне понятной реакцией на такое состояние дел, и он имел некоторые методические преимущества — как и многие другие теории, отрицающие то, что они не могут объяснить. В качестве философского тезиса он был очевидно ошибочным, хотя и неопровержимым. То, что мы испытываем радость и грусть, надежду и страх, не говоря о зубной боли, а также то, что мы думаем, в словах или с помощью схем, что мы можем читать книгу с большим или меньшим интересом и вниманием, — все это казалось мне несомненно истинным, хотя и легко отрицаемым, и чрезвычайно важным, хотя и очевидно недемонстрируемым. Мне также казалось вполне очевидным, что мы все являемся воплощенными самостями, или умами, или душами. Но каким образом можно рационально понять отношения между нашими телами (или физиологическими состояниями) и нашим разумом (или ментальными состояниями)? В этом вопросе, по-видимому, была сформулирована проблема тела и разума, и, насколько я мог видеть, не было никакой надежды приблизиться к ее решению.

В книге Шлика Erkenntnislehre я нашел обсуждение вопроса взаимоотношения тела и разума, которое восхитило меня впервые со времен чтения Спинозы и Лейбница. Оно было великолепно ясным и проработанным до мельчайших деталей. Блестящее обсуждение и дальнейшая разработка этой темы были сделаны Гербертом Фейглем. Однако хотя эта теория показалась мне увлекательной, она меня не удовлетворила; и на протяжении многих лет я продолжал думать, что с этой проблемой ничего не поделаешь, за исключением разве что критики — критики воззрений, согласно которым вся эта проблема возникает из-за «лингвистической путаницы»[320]. (Нет сомнений, что иногда мы сами создаем себе проблемы, путано рассуждая о мире; но разве мир сам не может таить в себе действительно трудные, возможно, даже неразрешимые загадки? Загадки могут существовать[321]; и я полагаю, что они существуют.)

Я считаю, однако, что язык играет здесь роль: что, хотя сознание и можно рассматривать как долингвистическое явление, возможно, что то, что я называю полным осознанием себя, является специфически человеческим и зависящим от языка явлением. Тем не менее, эта идея казалась мне маловажной до тех пор, пока, как описано в предыдущем разделе, я не развил некоторые взгляды Больцано (а также, как я обнаружил позднее, Фреге) в теорию того, что я назвал «третьим миром» или «миром 3». Только тогда мне пришло в голову, что проблему тела и разума можно полностью трансформировать, если призвать на помощь теорию мира З