Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография - [81]
На первый взгляд может показаться, что дарвинизм (в отличие от ламаркизма) не усматривает никакого воздействия на эволюцию со стороны адаптивных поведенческих инноваций (предпочтений, желаний, актов выбора) индивидуального организма. Это впечатление, однако, является поверхностным. Любая поведенческая инновация индивидуального организма меняет взаимоотношения между организмом и окружающей средой: она способствует принятию или даже созданию организмом новой экологической ниши. Тем самым организм своими действиями и предпочтениями отчасти отбирает селекционные прессы, воздействующие на него и его потомство. Таким образом он влияет на ход эволюции. Принятие нового образа действий или нового ожидания (или «теории») подобно открытию нового эволюционного пути. А различие между дарвинизмом и ламаркизмом состоит не в разнице между удачей и хитростью: ратуя за дарвинизм и отбор, мы не отрицаем и хитрости.
38. Мир 3 или третий мир
В своей книге Wissenschftslehere Больцано говорил об «истинах в себе», или, более широко, об «утверждениях в себе», которые он противопоставлял (субъективным) мысленным процессам, с помощью которых человек мыслит или воспринимает истины, или, более широко, воспринимает утверждения, истинные или ложные.
Проведенное Больцано различение между утверждениями в себе и субъективными мыслительными процессами всегда казалось мне чрезвычайно важным. Утверждения в себе могут стоять в логических отношениях между собой: одно утверждение может следовать из другого, они могут быть логически совместимыми или несовместимыми. Субъективные мыслительные процессы, с другой стороны, могут состоять только в психологических отношениях. Они могут нас беспокоить или успокаивать, пробуждать воспоминания или вызывать определенные ожидания; они могут заставить нас предпринять какие-то действия или оставить какое-либо планировавшееся действие незавершенным.
Эти два типа отношений абсолютно различны. Мыслительные процессы одного человека не могут противоречить ни мыслительным процессам другого человека, ни его собственным в другой момент времени; но содержание его мыслей — то есть утверждения в себе — конечно, может противоречить содержанию мыслей другого человека. С другой стороны, содержания, или утверждения в себе, не могут состоять в психологических отношениях: мысли в смысле содержания или утверждений в себе и мысли в смысле мыслительных процессов принадлежат двум совершенно различным «мирам».
Если м ы называем мир «вещей» — или физических объектов — первым миром, а мир субъективного опыта (такого как мыслительные процессы) — вторым миром, то мы можем назвать мир утверждений в себе третьим миром. (Теперь[312] я предпочитаю называть эти три мира «миром 1», «миром 2» и «миром 3»; Фреге иногда называл этот последний «третьим царством».)
Кто бы что ни думал о статусе этих трех миров — я имею в виду такие вопросы, как «существуют они на самом деле» или нет и можно ли мир 3 в некотором смысле «свести» к миру 2, а мир 2 — к миру 1, - мне кажется, что в первую очередь важнее всего как можно более жестко и ясно провести между ними границы. (Если наши границы окажутся слишком жесткими, это выявит последующий критицизм.)
В настоящее время необходимо прояснить границы между миром 2 и миром 3; и в этой связи нам придется столкнуться и выступить против следующей возможной аргументации.
Когда я думаю о картине, которую очень хорошо знаю, от меня может потребоваться определенное усилие, чтобы вспомнить ее и «поставить ее перед мысленным взором». Я могу провести различия между (а) самой картиной, (b) процессом представления, требующим усилия, и (с) более или менее успешным результатом, то есть представленной картиной. Ясно, что представленная картина (с), равно как и (b), принадлежит миру 2, а не миру 3. И все же я могу сказать о ней некоторые вещи, которые весьма аналогичны логическим отношениям между утверждениями. Например, я могу сказать, что мой образ картины в момент времени t>1 несовместим с образом в момент t>2, и даже, возможно, с утверждением типа: «На картине видны только голова и плечи нарисованного человека». Более того, представленная картина может быть названа содержанием процесса представления. Все это аналогично содержанию мысли и процессу мышления. Но разве кто-нибудь будет отрицать, что представленный образ принадлежит миру 2, что он является ментальным и что он на самом деле является частью процесса представления?
Этот аргумент кажется мне основательным и довольно важным: я согласен, что в рамках мыслительного процесса можно выделить некоторые части, которые, вероятно, можно назвать его содержанием (или мыслью, или объектом мира 3), как оно было понято. Но именно поэтому я считаю таким важным различать между мыслительным процессом и мысленным содержанием (как его называл Фреге) в логическом смысле, или в смысле мира 3.
Мои собственные визуальные представления очень смутны; мне обычно нелегко припомнить и поставить себе перед мысленным взором ясную, подробную и живую картину. (С музыкой дело обстоит по-другому.) Скорее я мыслю при помощи схем, желания следовать определенной «линии» мысли и очень часто при помощи слов, особенно когда я записываю все эти идеи на бумагу. И мне нередко приходится обнаруживать, что я ошибался, когда решил, что я «сделал это», что я отчетливо ухватил мысль: пытаясь перенести ее на бумагу, я нередко понимаю, что это не так. Это «это», это нечто, что я, возможно, еще не ухватил, то, в правильном смысле чего я не могу быть уверен, пока не перенесу это на бумагу или, по крайней мере, не сформулирую в языке так ясно,
