Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография - [4]

Арндта также глубоко интересовало (значительно больше, чем моего отца) движение, начатое учениками Эрнста Маха и Вильгельма Оствальда, которое сами его члены называли обществом «монистов». (Тут была связь со знаменитым американским журналом The Monist, одним из авторов которого был Эрнст Мах). Они интересовались наукой, эпистемологией и тем, что сегодня называют философией науки. Среди венских монистов «полусоциалист» Поппер-Л инкой имел немало последователей, включая Отто Нейрата.

Первой книгой по социализму, которую я прочитал (возможно, под влиянием моего друга Арндта — мой отец избегал мне что-либо советовать), была работа Эдварда Беллами Looking Backward («Глядя назад»). Я прочитал ее, наверное, когда мне было около двенадцати лет, и она произвела на меня большое впечатление. Арндт брал меня с собой на организовывавшиеся монистами воскресные прогулки по Венскому лесу и по дороге рассказывал мне о марксизме и дарвинизме. Несомненно, большая часть его рассказов была мне непонятна. Но это было интересно и волнующе.

Одна из этих воскресных прогулок монистов состоялась 28 июля 1914 года. Ближе к вечеру, уже приближаясь к окраинам Вены, мы услышали, что эрцгерцог Франц Фердинанд, провозглашенный наследником австрийского престола, был убит в Сараево. Через неделю или около того моя мама отвезла меня и двух моих сестер в деревню Альт-Осси близ Зальцбурга. И здесь, в мой двенадцатый день рождения, я получил от моего отца письмо, в котором он приносил извинения за то, что не сможет приехать на мой день рождения, «потому что, к несчастью, война» («denn es ist leider Kreig»), Поскольку это письмо пришло в самый день объявления войны между Австро-Венгрией и Сербией, можно предположить, что мой отец заранее понимал, что будет война.[5]

4. Первая мировая война

Таким образом, мне было двенадцать лет, когда началась Первая мировая война, и военные годы, а также годы после войны, оказались в любом отношении решающими для моего интеллектуального развития. Они сделали меня критичным по отношению к общепринятым мнениям, в особенности к политическим мнениям.

Конечно, немногие понимали в то время, что означает война. По всей стране гремел оглушительный гром патриотизма, к которому присоединились даже некоторые члены нашего прежде далеко не воинственного кружка. Мой отец стал печальным и подавленным. Но даже Арндт видел нечто обнадеживающее. Он надеялся на демократическую революцию в России.

Впоследствии я часто вспоминал эти дни. Перед войной многие члены нашего кружка рассуждали о политических теориях, которые были решительно пацифистскими или, по крайней мере, критичными по отношению к существующему порядку, критиковали союз между Австрией и Германией и экспансионистскую политику Австрии на Балканах, в особенности в Сербии. Я был поражен тем, как неожиданно они превратились в сторонников этой самой политики.

Сегодня я понимаю эти вещи немного лучше. Это было не только давление общественного мнения, но и проявление лояльности. И еще был страх — страх жестоких мер, которые в военное время предпринимались властями против несогласных, поскольку жесткой границы между несогласием и предательством провести было нельзя. Но в то время я был чрезвычайно озадачен. Конечно, я ничего не знал о том, что случилось с социалистическими партиями во Франции и Германии: как улетучился их интернационализм. (Чудесное описание этих событий можно найти в последних томах «Семьи Тибо» Роже Мартена Дю Тара)[6].

На несколько недель под влиянием школьной пропаганды я немного заразился общим настроением. Осенью 1914 года я написал глупую поэму под названием «Воспевание мира», в которой высказывал убежденнность, что австрийцы и немцы окажут успешное сопротивление нападению (я полагал тогда, что «мы» подверглись нападению), и описывал, а также воспевал, восстановление мира. И хотя это была не очень воинственная поэма, вскоре я устыдился своей убежденности, что «мы» были атакованы. Я понял, что нападение Австрии на Сербию, а Германии — на Бельгию были вещами ужасными и что был задействован огромный пропагандистский аппарат, чтобы убедить нас в том, что их действия были оправданы. Зимой 1915–1916 годов я пришел к убеждению — без сомнения, под влиянием довоенной социалистической пропаганды, — что дело Австрии и Германии было неправым и что мы заслуживаем поражения в этой войне (и поэтому мы обязательно потерпим поражение, как я наивно рассуждал).

Однажды — мне кажется, это случилось в 1916 году — я подошел к отцу с довольно хорошо подготовленным изложением этой позиции, но обнаружил его менее податливым, чем я ожидал. Он имел больше сомнений по поводу правых и виноватых в этой войне, а также относительно ее исхода. В обоих отношениях он был, конечно, прав, а моя точка зрения была чрезмерно упрощенной. Тем не менее он выслушал мои взгляды вполне серьезно и после длительного обсуждения выразил склонность согласиться с ними. Точно так же поступил мой друг Арндт. После этого у меня почти не оставалось сомнений.

Тем временем все мои двоюродные братья, которые подходили для этого по возрасту, сражались офицерами в австрийской армии, то же самое делали и многие из моих друзей. Моя мама по-прежнему возила нас на летние каникулы в Альпы, и в 1916 году мы вновь оказались в районе Зальцкаммергут — на этот раз в Ишле, где мы снимали небольшой домик высоко на поросшем лесом горном склоне. С нами была сестра Фрейда, Роза Граф, которая дружила с моими родителями. Ее сын Герман, который был всего на пять лет старше меня, приехал навестить нас с прощальным визитом в военной форме перед отправкой на фронт.